Во имя "строящегося государства, на ранних стадиях нуждавшегося опоре", как мне говорили, я сжёг десятки домов политических изменников и предателей. Я представляю опасность всей этой системе той информацией, которая содержится у меня в голове, поэтому меня держат тут, словно в тюрьме и никогда не выпустят. Мне упорно, твёрдым голосом внушают, что я психически болен. Несмотря на то, что с каждым разом эти разговоры звучат всё более и более убедительно, я не собираюсь так просто отступать. Ищу в себе силы, чтобы доказать (хотя бы себе), что здоров. Норманн Ньюман.
P.S. Уверен, что когда они найдут это письмо (а они рано или поздно найдут), меня закормят тонной лекарств, после чего я забуду и собственное имя", - номер 100524 закончил показавшееся ему столь важное письмо, он свернул бумагу вдвое и решил спрятать её на первое время у себя под рубахой. Неиспользованный лист был припрятан за мусорную урночку, которая, как и все предметы в больнице, была прикреплена к полу.
Часы показывали 7:45 и ровно, когда стрелка подошла к этой цифре, дверь автоматически открылась и в палату вошёл огромного размера медбрат, числившийся одним из помощников главного врача. Великан молча указал рукой на дверь, и Норманн Ньюман, пошатываясь, проследовал по серому освещённому коридору в столовую. Вскоре, преодолев узкий коридор, по бокам которого с обеих сторон были расположены двери других палат, Норманн и один из помощников главного врача вошли в больничную столовую. Она представляла собой продолговатую огромную комнату. Пожалуй, самую большую в хосписе. Стены её были гладко выкрашены, как и вся больница, в серый цвет, что придавало столовой некоторую мрачность. Весь остальной интерьер также был выполнен в тёмных цветах. Окон не имелось. Комната освещалась только за счёт небольших плафонных ламп на потолке, которые, стоит отдать им должное, несмотря на небольшой размер, добротно освещали пространство. По всей площади были натыканы двухместные обеденные столики, четырёхпалой ножкой крепившиеся к полу. Сделано это было, скорее всего, на случай, если вдруг одному из пациентов взбредёт в голову дебоширить и он захочет перевернуть стол. В конце продолговатой комнаты стояла раздаточная стойка с небольшим "островком" на углу, где стопкой лежали такие же серые подносы. Слегка подтолкнув Норманна, помощник главврача и сам последовал за ним, по пути потирая короткий белый "ёжик" на голове. Подойдя к стойке Ньюман, как и в тот день, когда он попал в больницу, обратил внимание на небольшую табличку "Огромный выбор". С тех пор она не сдвинулась ни на дюйм и независимо от меню табличка никогда не менялась. Несмотря на надпись "Огромный выбор", рацион для каждого был определён - порции подписывались в соответствии с номерами больных. Ни ассортимента, ни выбора не было.
Пронумерован был и каждый стол в столовой. За Норманном строго числился столик недалеко от двери под номером два. Каждое место было закреплено за определённым пациентом. Несмотря на то, что некоторые больные прибывали, а некоторые убывали в процессе завтрака, за каждым столом всегда сидели по два человека - пациент и его лечащий врач, записывавший каждое мельчайшее изменение в поведении больного (вплоть до того, какой рукой пациент будет держать ложку). Единственным, постоянно свободным местом, оставался стол номер один. За время пребывания в психиатрической лечебнице Норманн ни разу не видел, чтобы появился тот самый загадочный пациент или какой-нибудь врач и занял бы это место. Несмотря на то, что Норманн не редко задавался вопросом: "Что будет, если пересесть за другой, единственный свободный столик?", дальше мыслей его действия не заходили и это табу сильнее крепчало в голове с каждым разом.