Моя боевая жизнь(язык дореформенный)

— «Ваше превосходительство! теперь не начало возмущения 1863 года, а окончание; в момент разгара бунта, попадались под нож и верёвку виноватые и правые, последних тогда никто не замечал; в 1863 году мы казнили за преступления, а в настоящем году казним из мщения; по моему мнению крутыя меры, как-бы ни были жестоки, должны приводиться над противником своевременно, а не тогда, когда он уничтожен и безсилен. Мои понятия не могут сходиться с вашими, а поэтому позвольте мне не возвращаться в Сувалки, а уехать на Дон; пошлите на место меня другого генерала, которому я обязуюсь передать отдел в 24 часа. Разставаясь с вами, я хочу до конца говорить вам правду в глаза. Управляя отделом не именем моим, а вашим, я старался не наложить на имя ваше чорнаго пятна. На Литве имя ваше злословят, но могу вас уверить, что в Августовской губернии его благословляют».

Выслушавши моё горячее слово, Муравьёв подал мне руку и сказал: «Счастлив был-бы я, если б имел всех таких правдивых помощников, как вы, но увы!…….. Поезжайте обратно в Сувалки, поступайте так же добросовестно, как вы это делали до настоящей минуты».

Поклонившись ему, я начал просить возвратить президента Ростишевскаго к осиротевшим детям

Он с запальчивостью мне отвечал: «Теперь не время нам разсуждать об участи детей. На возврат — не могу согласиться потому, что я просил Государя, ни в каком случае всех сосланных не возвращать на родину, и они должны там перемереть».

Я видел, что дальнейшее моё домогательство будет безполезно; тем не менее попросил его выслушать, что тяготит мою совесть. Он согласился.

— «Ваше превосходительство, не позволяю себе более утруждать вас моею просьбою о возврате Ростишевскаго, и не стану говорить, какая будущность ожидает его сыновей, но скажу о дочери: при нищете её ожидает стыд, страм, позор, и б……. Выяснив моему начальнику всё то, что может случиться с этою несчастною сиротою, этим я очистил свою совесть; но будет ли легко для вашей души, вы сами будете знать, как отец семейства».

Сказав это, я поклонился и, повернувшись, хотел выйти, но Муравьёв остановил меня:

— «Яков Петрович, всякое возвращение сосланных на родину немыслимо; но этому горю можно помочь. Я попрошу вас написать мне рапорт, в таком роде, что Ростишевский вам необходим при производимых делах. По этому рапорту из Уфы он будет с жандармом прямо доставлен к вам, и располагайте им, как вы сами знаете».

Рапорт был подан. Чрез месяц Ростишевский доставлен ко мне в Сувалки. Водворив его на место жительства, я донёс Муравьёву, что Ростишевский оказался совершенно правым и к ссылке на житьё в отдаленныя губернии не подлежит.

Муравьёв в общественном мнении считается варваром, а вместе с ним и аз многогрешный. Действия Муравьёва подлежат суду истории — и она произнесёт свой приговор, без сомнения, вчуже от пристрастия и увлечений современников; что же касается до меня, то я не произнесу в своё оправдание ни одного слова, а попрошу всех и каждаго, кто только желает, спросить перваго встречнаго поляка или польку из губерний Виленской, Ковенской, Гродненской и Августовской: до какой степени я был для них варваром? и какой получится на мой счёт ответ, прошу верить слепо.

Этим я закончу настоящий отрывок из моих записок.

Яков Бакланов

1871 г. Сиб.

Примечание редакции

О многочисленных подвигах Бакланова, во время его кавказской боевой жизни — ходят множество разсказов. Старые кавказские воины передают их с особенною любовью. Из многих эпизодов, нами слышанных, мы позволяем себе принести из записной книжки один, в котором особенно выпукло выделяется типическая черта кавказца-ветерана: именно его преданность долгу до полнейшаго самоотвержения. 19 декабря 1853 года, Бакланов выступил из крепости Грозной с колонною для рубки леса на ближних высотах. Отсюда Яков Петрович услыхал производившуюся в десяти вёрстах, между реками Сунжой и Аргуном, на Чортугаевской переправе, сильную орудийную пальбу. Оставя пехоту продолжать работы, Бакланов с кавалерию, состоящею из 2500 человек полков казачьих, двух донских, одного линейнаго и дивизиона дунайскаго войска, пошёл чрез леса в пол-карьера; пройдя по левой стороне Аргуна вёрст шесть, отряд встретил горцев: они шли, в количестве до 4 т. всадников, к Аргуну от Сунжи. Произошёл бой. После непродолжительнаго сопротивления, — вся масса неприятелей была опрокинута и бросилась бежать, устилая землю трупами. В первый момент схватки, был сильно ранен пулею в левую ногу, старший сын Бакланова — Николай Яковлевич. Когда сын пал, — отец этого не видел: он был в отдалении, во главе резерва, который шёл вслед за бросившимися в пики и в шашки казаками, готовый ежеминутно поддержать удальцов. Вдруг отец-Бакланов наткнулся на командира донского полка — храбрейшаго из храбрых — полковника (ныне генерал-майора) Ежова. Полковник стоял пеший и плакал. Бакланов с укором спросил: «Это что значит?»

— «Разве не видите в крови вашего храбраго сына», — отвечал Ежов.