Моя беспокойная жизнь

Она была подарена императором Францем-Иосифом барону фон Седлницкому. Ома была знакома с внучкой барона, которая унаследовала камею, а после смерти внучки Ома приобрела ее. Это был редкий экземпляр, поскольку богиня на камее была изображена в полный рост. Камея представляла также исключительный интерес и потому, что она была вручена фон Седлницкому вместо ордена Золотого руна, которым награждали только знатных аристократов. Орден Золотого руна был учрежден в 1429 году Филиппом Добрым и являлся высшей в Европе наградой для рыцарей.

Когда Ома приколола мне брошь, чтобы утешить меня в этот печальный день, она сказала: «Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива, когда носишь ее». Я очень дорожила камеей до того самого дня, пока тридцать пять лет спустя она не была у меня похищена.

Мы были знакомы с довольно многими художниками, и я несколько раз позировала для портрета. У меня до сих пор хранится набросок Вальтера Клира, который я люблю больше всего. Анри де Бувар нарисовал меня маслом во весь рост. Другой наш друг-художник изобразил головку девушки с карими глазами, с янтарного цвета волосами и узким личиком. Как картина, она была потрясающей, но, зная, что у меня голубые глаза, белокурые волосы и круглое лицо, я была поражена, когда он сказал, что видит меня такой. Я никогда не понимала, что привлекает людей к модернистскому искусству, будь то искусство импрессионистов, футуристов или абстракционистов.

На предварительном осмотре выставки в Сецессионе, крупнейшей венской галерее современной живописи, я получила пригласительный билет на «Гшиас», известный шутовской маскарад богемы. Хотя хофбургский бал мне не понравился, мне очень хотелось попасть на этот новый праздник, представляющий собой апогей венского карнавала. С помощью одного способного студента-живописца мое белое атласное хофбургское платье было превращено в карнавальный костюм, в котором половина атласа была покрашена красками, так же как и часть моей кожи. Это было, конечно, оригинально, и с неохотного благословения Омы я отправилась в Кунстлерхауз, где знакомые комнаты с помощью смелых фресок были превращены в весьма привлекательную сцену. Я была очарована и напугана одновременно, и моей первой реакцией было побыстрее осмотреть все вокруг и стрелой помчаться домой, но прежде, чем я смогла выбраться из пестрой толпы, меня обнял за плечи апаш в маске. Со словами «ты моя» он увлек меня. Так началась моя первая любовь. Когда же через два года она закончилась, я осталась с подаренной мне маленькой таксой по кличке Плинкус и глубокой раной в сердце, залечивать которую пришлось долгие годы.

В то время в Вене зародился и приобрел широкую популярность психоанализ. Захваченная общим увлечением, я стала наблюдать за всеми, кого мне приходилось встречать, чтобы подметить, ведут ли они себя в соответствии с психоаналитическими теориями, о которых я читала, и толковать их поступки как проявление подсознания. Мои друзья предупредили меня, что я смогу оценить преимущества новой науки только в том случае, если сама буду готова подвергаться анализу, и я ежедневно по часу безропотно расслаблялась, сидя на кушетке в квартире известного психоаналитика. По его требованию я говорила обо всем, что мне приходило в голову. Предполагалось, что, поступая таким образом, человек, не задумываясь, будет обнаруживать свои чувства, которые в свое время были подавлены.

Занимаясь психоанализом, я посещала также лекции по психиатрии на медицинском факультете. Изучение случаев психических заболеваний позволило мне кое-что узнать о трагедиях, постигающих многих людей. Но более глубокое исследование этих аномалий пугало меня. Поэтому в поисках здоровой основы, которая могла стать целью моей жизни, я вернулась к занятиям скульптурой.

Ома, зная о моей возрастающей депрессии, поощряла меня брать уроки у известного скульптора профессора Вильгельма Фрасса. Его студия находилась в Пратере, лесопарке, который тянется вдоль Дуная и одно время был местом королевской охоты. Небольшой участок Пратера близ Вены иногда использовался для международных выставок. В 1873 году, когда в Австрии проводилась всемирная выставка, там были построены два стоящих друг против друга больших здания, напоминающих греческие храмы. Позднее они были превращены в студии для художников, создававших монументальные полотна.

Был чудесный весенний день, когда после прогулки в лесу я добралась до этих двух греческих храмов, постояла у фонтана, потом прошла по вымощенным плитами ступеням, ведущим к портику, и постучала в дверь студии.

Фрасс приветствовал меня. На нем был белый халат и белая шапочка, прикрывавшая его седые волосы. Улыбаясь, он сказал: «Какой приятный сюрприз, что именно вы решили стать моей ученицей, с тех пор как я увидел вас на художественной выставке, мне хотелось сделать с вас скульптуру». С этого момента мы стали большими друзьями, а вскоре я подружилась и с семьей скульптора. С его женой и двумя сыновьями я провела много счастливых вечеров, исполняя камерные музыкальные произведения.