Мой знакомый призрак

Итак, я приступил к распаковке реквизита, затруднившейся тем, что последние десять лет чемоданы безвылазно простояли в гараже Пен. Среди фокусных принадлежностей попадалось немало вещей, буквально вынуждавших делать паузы. Швейцарский перочинный нож (когда-то он принадлежал моему старому другу Рафи), главное лезвие которого сломалось; самодельный фетиш из сушеной лягушки и трех ржавых гвоздей; сетка для волос, украшенная перьями, потертая, но cute хранящая слабый запах духов; и фотоаппарат.

О черт, фотоаппарат…

Вертя его в руках, я тут же погрузился в ностальгические грезы. «Брауни отографик» третьей модели в сложенном виде напоминал коробку для школьного завтрака. Однако, подняв защелки, я тут же увидел: красные кожаные мехи на месте, видоискатель с матовым стеклом цел, а металлические пластинки диафрагмы прекрасно открываются и закрываются — чудо из чудес! «Брауни» я нашел на блошином рынке в Мюнхене, когда автостопом путешествовал по Европе, и заплатил около фунта. Примерно столько и просили за столетний фотоаппарат, так как в линзе имелась продольная трещина. Меня это не волновало, по крайней мере с учетом того, что в то время казалось главным, и покупку я счел выгодной.

Впрочем, «Брауни» пришлось отложить: в гостиную вошли дети вслед за женщиной с великолепной грудью и очень светлыми волосами, вне всякого сомнения, слишком красивой для такого, как Джеймс Додсон. Справедливости ради скажу: для такого, как я, тоже. На миссис Додсон были белая блузка и юбка цвета хаки асимметричного покроя, которая наверняка скрывала на себе дизайнерский ярлычок и стоила больше, чем я зарабатываю за шесть месяцев. При этом женщина выглядела усталой. Очевидно, жизнь с суперкопом Джеймсом даром не проходит, равно как и жизнь с Питером: подобно безжалостному всепроникающему солнцу, мальчишка постоянно терся неподалеку.

У Питера отцовская агрессивно-непоколебимая солидность с налетом настороженного юношеского упрямства — сочетание пренеприятное.

Леди представилась Барбарой (в голосе было столько тепла, что никакие электроодеяла не нужны), а потом познакомила с пасынком. Я улыбнулся, кивнул и, поддавшись некоему атавистическому порыву, вероятно навеянному Хэмпстедом, протянул мальчишке руку, но он уже шагнул в сторону холла, где с громкими воплями появился очередной гость. Барбара смотрела ему вслед с непробиваемой, в стиле монахов «дзен», улыбкой. Неужели успокоительное пьет? Нет, стоило ее взгляду упасть на меня, как в нем появились живость и острота.

— Так, вы готовы? — спросила миссис Додсон.

Длинный язык чуть не подвел меня, но я сумел ограничиться простым «да». Боюсь только, взгляд вовремя отвести не получилось. По крайней мере Барбара неожиданно вспомнила про бутылку минералки, которую принесла с собой, и вручила ее мне, пряча заливающий щеки румянец и извиняющуюся улыбку.

— Пиво можно будет выпить на кухне после шоу, — пообещала она. — Если я угощу вас сейчас, дети потребуют равноправия.

Я поднял бутылку в полушутливом тосте.

— Так… — снова заговорила хозяйка, — сначала часовое представление, потом час отдыха, пока мы подаем еду, и под конец еще один получасовой выход. Согласны?

— Разумная тактика, — признал я. — Нечто подобное Наполеон применял в Катр-Бра.

Пусть тихо и неуверенно, но Барбара все-таки рассмеялась.

— Мы с Джеймсом шоу не увидим, — с неподдельным сожалением в голосе проговорила она. — Увы, и за кулисами работы хватает: кое-кто из друзей Питера собрался у нас ночевать. Надеюсь, хоть к последнему выходу смогу вырваться. Если нет, увидимся в перерыве.

Заговорщицки улыбнувшись, хозяйка удалилась, оставив меня наедине с публикой.

Присматриваясь к будущим зрителям, я внимательно оглядел гостиную. Вокруг Питера собралась группа избранных, оглашавшая комнату истошными криками. Остальные, то есть серость и посредственность, сбившись в три-четыре кучки, жались по углам и периодически старались примкнуть к избранным. Получалось некое подобие клеточного деления, только наоборот. Две группы и сводный брат Себастьян.

Заметить его было несложно, а окончательное опознание я произвел, когда раскладывал стол и готовился к первому фокусу. У мальчишки белокурые, как у матери, волосы, кожа еще бледнее, а водянистые голубые глаза создают впечатление, что его нарисовали пастелью, а потом решили стереть. На вид Себастьян куда ниже и субтильнее Питера. Интересно, дело в том, что он моложе? Трудно сказать — унылая поза, вероятно, скрадывала пару сантиметров. Себастьяна не брали в шумную компанию избранных: именинник терпел его, стиснув зубы, а дружки даже не скрывали презрения, Себастьян не понимал их шуток и, похоже, мечтал оказаться в любом другом месте, хоть со своим настоящим отцом во время запарки на работе.

Когда я, захлопав в ладоши, объявил, что через две минуты будут фокусы, Себастьян и остаток арьергарда пристроились сразу за Питером, то есть в мертвой зоне, где никому стоять не хотелось.

Потом началось представление, и у меня появились заботы поважнее, чем следить за сводными братьями.