Мой злой Фей

 Мы бредем мимо заснеженных кустов, мимо пруда затянутого серебристой коркой льда, лишь в центре осталась большая полынья, где суетливо мельтешат шумные утки. Не торопясь, огибаем пруд по широкой, расчищенной дорожке.

 — Жалко, хлеба не взяли. Можно было бы их покормить, — вздыхает она, когда одна из уток провожает нас недовольным протяжным кряканьем.

— В следующий раз, — просто отвечаю, не сомневаясь, что этот следующий раз непременно будет.

 Проходим мимо мужика, который с остервенением, злостью лепит комки и кидает их на середину пруда.

 — Смотри, уток не убей, большой злой дядька, — без тени смущения пристает к нему Миронова.

 Он бросает на нее убийственный, бешенный взгляд, и мне хочется встать между ними, но прежде чем это происходит, Наталья улыбается, подмигивает ему и идет дальше.

 Бесстрашная женщина.

— Ты когда-нибудь по шапке получишь! — ворчу на нее.

— Да ладно тебе,— отмахивается беспечно, — мужичок просто медитирует. Кто-то его сильно достал.

— Наверное, какая-нибудь неадекватная барышня, — делаю вывод, исходя из собственного опыта.

— Вполне может быть. Жалко его даже.

— Он был злой, как черт.

— Зато глаза красивые. Зеленые!

И вот тут я понял, что пи**ец подкрался незаметно. У какого-то левого мужика красивые зеленые глаза, а меня это бесит! Кто-нибудь может мне объяснить, что за хрень творится?

 Я даже на миг выпадаю из реальности, пытаясь понять в чем дело. Но только на миг, потому что в этот момент Наталья неосмотрительно наступает, на коварно припорошенный снегом, раскатанный отрезок дороги, и я только успеваю ее подхватить, когда она с писком поскальзывается и норовит упасть.

 Вот честное слово, пот холодный прошиб и екнуло до самых пяток.

 — Ты под ноги смотреть будешь? — сердито на нее набрасываюсь, помогая принять строго вертикальное положение.

— Да вроде смотрю, — смущенно бубнит, отстраняясь от меня, и поправляя шапку, сползшую на глаза.

— Незаметно! — всеми силами пытаюсь скрыть свой страх. А он есть! Я перепугался, что она может упасть и повредить себе или ребенку.

— Нормально все? — киваю на живот.

— Да. Он там, похоже, офигел от такой встряски, даже затих, спрятался.

— До этого буянил?

— Еще как, — признается с улыбкой, — сегодня с самого утра танцует.

Еще раз улыбается и отступает. Руки помнят ощущение того, как подхватили, не давая упасть, и невольно прячу их в карманы, сжимая там в кулаки, пытаясь тем самым избавиться от непривычных ощущений.

 Вскоре добираемся до склона в низину, превратившегося в одну сплошной горку. И людей здесь миллион. Все катаются кто как может — на ледянках, на санках, на картонках, просто так на ногах, на заднице. Остановившись чуть в стороне, наблюдаем за всеобщим весельем, но ближе не подходим.

 — Эх, как прокатиться хочется, — мечтательно тянет она, жадно поглядывая на народ.

— Тебе нельзя! — произношу строго.

— Ты зануда!

— Тебе нельзя! — повторяю еще строже, опасаясь, что ей в голову может взбрести такое безумие.

— Да, знаю я, — обреченно вздыхает, — и, конечно же, не собираюсь этого делать. Но хочется, блин.

— Перебьешься!

— Зануда, — фыркает, а потом хитро так, подленько улыбается, глядя в мою сторону.

— Чего? — подозрительно приглядываюсь к ней, пытаясь понять, что задумала.

— Мне нельзя, — снова лукавый взгляд исподлобья, — зато тебе можно!

— ??? — у меня даже слов нет, только смотрю на нее как на восьмое чудо света. Я? На горку?

— Катись, — кивает на склон, — давай, давай.

— И не подумаю!

— Я не прошу тебя думать. Иди катись!

— Наташ, ты как себе это представляешь?

— Запросто! Сел и поехал! Весело и с огоньком. Даже дважды можешь прокатиться, один раз за себя, другой — за меня.

— Отстань от меня!

— Вот какой же ты зануда, — всплеснула руками, — что такого? Возьми да и скатись, вспомни детство.

— Нет, спасибо, я как-нибудь воздержусь от таких экспериментов, — глубже руки в карманы заправляю и воротник дубленки поднимаю. Что то меня эта прогулка напрягать начала! Не хочу я никаких катаний.

— Эх и скучно же ты живешь Тимофей Андреевич! Скучно!!! Я бы вот с радостью прокатилась, но пока не в форме.

— В следующем году прокатишься.

— Непременно, — убежденно кивает, — я себе поставила галочку в списке обязательных дел — прокатиться с горки.

— Успехов, — фыркаю, и ненавязчиво оттесняю ее обратно, подальше от горок, а то мало ли пристанет со своим прокатись, да прокатись. Не отвяжешься.

 Наташа еще ворчит, бубнит себе под нос насчет вселенского занудства. И почему-то меня это нервирует. Мы уже уходим прочь от горок, когда я бросаю последний взгляд через плечо, и у меня внутри сжимается неприятный ком.

 Это сожаления. Оттого что так этого и не сделал.

 Где-то глубоко внутри меня сидел совсем другой, который с превеликим удовольствием катался бы вместе с остальными, но статус, мать его, все ломал. Разве можно? А как же репутация, а как же образ большого сурового босса, который сам себе в зеркало не улыбается.

 Нет нельзя. Ребячество все это, не более того.