Мой жизненный путь

Что же понимали они под "научностью", которую должен был обосновать д-р Хюббе-Шлейден и тем самым "доказать" теософию? До антропософии им не было дела.

Под "научностью" они подразумевали атомистическую основу естественнонаучного теоретизирования и построения гипотез. Явления природы "объяснялись" при помощи того, что "первичные частицы" мировой субстанции группировали в атомы, а затем в молекулы. Материя же возникала у них благодаря определенной структуре атомов в молекулах.

Этот образ мышления брался за образец. Создавались сложные молекулы, которые должны были служить основанием и для духовной деятельности. Химические процессы являлись результатами процессов внутри молекулярной структуры; нечто подобное они искали и для духовных процессов.

Атомизм, как он дается в "естествознании", был для меня совершенно неприемлем уже в самой этой области; перенос его в духовную сферу — это такое заблуждение, о котором даже не стоит серьезно говорить.

Эта область всегда была трудной для моего обоснования антропософии. Уже давно с разных сторон раздаются уверения, что теоретический материализм преодолен. Антропософия, выступая против материализма в науке, борется, как утверждают, с ветряными мельницами. Но я всегда знал, что тот способ преодоления материализма, о котором многие говорят, является именно путем его бессознательного консервирования.

Для меня не имело значения, берутся ли атомы из чисто механической или из какой-либо иной деятельности внутри материального процесса. Здесь было важно то, что мыслительное наблюдение начинает от атома — мельчайшего мирового образования, и ищет перехода к органическому, к духовному. Я же видел необходимость исходить из целого. Атомы или атомистические структуры могут быть лишь результатами духовной, органической деятельности. Я исходил, в духе гетевского наблюдения природы, из созерцаемого пр ото феномен а, а не из какой-либо мыслительной конструкции. Глубоко убедительными были для меня слова Гете о том, что факты уже являются теорией и что за ними уже нечего искать. А это означает, что для исследования природы следует брать то, что дают органы чувств, а мышление использовать в этой области лишь для того, чтобы от сложных, производных феноменов (явлений), которые невозможно обозреть, прийти к простым, к протофеноменам. И тогда обнаруживается, что в природе имеют дело со свойствами цвета или другими чувственными качествами, внутри которых действует дух. Но никогда не придут к тому, что за чувственным миром существует атомистический мир. То, что в атомизме может иметь значимость, принадлежит именно чувственному миру.

Антропософский образ мышления не может согласиться с тем, что относительно этого в понимании природы произошел прогресс. В воззрениях Маха[184] или в других современных течениях в этой области делаются попытки отказаться от атомистического и молекулярного конструирования; но они же и показывают, что оно столь глубоко врезалось в образ мышления, что при отказе от него утрачивается всякая реальность. Для Маха понятия — это лишь экономичные обобщения чувственных восприятий, а не то, что живет в духовной реальности. Новейшие воззрения придерживаются тех же взглядов.

Подобное преодоление теоретического материализма столь же далеко от духовного бытия, в котором живет антропософия, как далек был от него и материализм последней трети XIX столетия. То, что говорила тогда антропософия против естественнонаучных схем мышления, не только не утратило своего значения, но стало более актуальным.

Изложение этих вещей в моем "Жизненном пути" может показаться как бы отвлеченным теоретизированием. Но для меня это не так, ибо здесь содержится то, что было для меня переживанием, сильнейшим переживанием, более значительным, чем все, что когда-либо подступало ко мне извне.

С основанием немецкой секции Теософского общества возникла необходимость в своем собственном журнале. Так Марией фон Сивере и мной был основан ежемесячный журнал "Люцифер". Название это, конечно, не связывалось тогда с духовной силой, которую я позднее обозначил именем Люцифера, противоположностью Аримана. Смысл и содержание антропософии еще не были определены настолько, чтобы можно было говорить об этих двух силах. Название это просто означало "светоносен,".

Я собирался работать в согласии с правлением Теософского общества. Однако с самого начала я ощутил, что в антропософии должно возникнуть нечто, развивающееся из своего собственного зародыша, независимо от содержания того, чему учит Теософское общество. Это я мог сделать только при помощи такого журнала. Из написанных мной статей для этого журнала фактически выросло то, что сегодня является антропософией.