Это не имеет никакого смысла — разве только упомянутое условие состоит в том, что я могу получить на руки бумаги лишь по достижении, к примеру, двадцати пяти лет. Но в таком случае почему бы так и не сказать? Или матушка не хотела, чтобы бумаги попали ко мне, пока (или если) я не выйду замуж? Поскольку в них содержится нечто непристойное или скандальное? Но что это может быть и почему она не сочла нужным вообще скрыть это от меня? И откуда мистер Ловелл узнает, выполнила я условие или нет, если мне нельзя затрагивать эту тему в переписке с ним?
В основе тайны, я уверена, лежит судьба Розины. Матушка явно любила ее, и я наверняка тоже полюбила бы, когда бы могла с ней встретиться… но вдруг она еще жива?
Ладно, если юристы отказываются мне помочь, я должна изыскать другой способ. Но какой? Просмотрев сегодня в лавке дядины адресные книги, я нашла несколько дюжин Вентвортов в одном только Лондоне, но ни единого Мордаунта. А что, если поместить сообщение в колонке частных объявлений «Таймс»? Мама и Розина были кузинами, значит, я прихожусь ей двоюродной племянницей, а родилась Розина в 1839 году… Можно написать так: «Родственница разыскивает Розину Вентворт (1839 г. р.), последнее известное место проживания — Портленд-плейс (1859–1860 гг.). Просьба всем располагающим какими-либо сведениями о ней писать мисс Феррарс в книжную лавку мистера Редфорда, Гришем-Ярд, Блумсбери». Дяде Джозайе говорить про объявление не обязательно, если только оно случайно не попадется ему на глаза.
Но вдруг отец Розины все еще жив? Не подвергну ли я таким образом ее опасности — да и себя тоже, коли на то пошло. Конечно нет: сейчас он уже глубокий старик, и худшее, что может сделать, — это явиться в лавку и устроить скандал (хотя это будет весьма неприятно). А если Розине удавалось скрываться от него все эти годы… нет, лучшего способа не придумать. Завтра же отправлюсь на Флит-стрит и размещу объявление в газете.
Никаких откликов на объявление. Глупо было надеяться, что кто-то отзовется. Сегодня я нашла потрепанную адресную книгу Лондона за 1862 год и внимательно просмотрела список проживавших на Портленд-плейс. Однако никаких Вентвортов там не значится. Не нашла я и никаких Мордаунтов в справочнике «Представители английской знати». Что мне делать?
Мои молитвы услышаны! Вчера во второй половине дня я осталась в лавке одна, и всего через четверть часа после ухода дяди в дверях появилась прекрасно одетая молодая дама. Она была в переливчатом синем платье с кремовой отделкой и шляпке в тон; сочные цвета волшебно мерцали в полумраке. Я сидела за конторкой и глазела на нее, наверное, секунд десять, прежде чем она меня заметила. Моего роста и телосложения, с такими же, как у меня, каштановыми волосами, женщина эта показалась мне смутно знакомой, хотя я точно знала, что никогда прежде ее не видела. Когда наши взгляды встретились, мне почудилось, будто по лицу ее скользнула тень узнавания, уже в следующий миг сменившаяся неуверенной улыбкой.
— Прошу прощения, — промолвила она. — Надеюсь, я вам не помешала, но не вы ли будете мисс Феррарс? — Говорила она тихим взволнованным голосом с едва заметным иностранным акцентом.
— Да, я мисс Феррарс. Не угодно ли войти?
С бьющимся сердцем я встала, чтобы поприветствовать гостью. Что-то в разрезе и посадке ее ясных карих глаз усилило во мне чувство, будто я где-то видела ее раньше. Затянутая в перчатку рука слабо дрогнула в моей — такая легкая, едва уловимая вибрация, словно между нами прошел электрический разряд.
— Меня зовут Люсия Эрден… — Фамилию «Эрден» девушка произнесла на французский манер. — И я здесь по поводу вашего объявления… только пришла я в надежде, что
— Это очень странно… прошу вас, присаживайтесь; здесь темно, к сожалению, но я должна оставаться в лавке до возвращения моего дяди… так вот, это очень странно, поскольку ровно то же самое я могу сказать о себе. Но сначала, мисс Эрден, не изволите ли рассказать мне, при каких обстоятельствах вы слышали о Розине Вентворт и почему она вас интересует.
— Да, разумеется. Дело в том, мисс Феррарс, что я единственный ребенок в семье, всю жизнь прожила в Европе и в Англию приехала впервые. Мой отец Жюль Эрден был француз и много старше моей матери — он умер, когда я была еще ребенком, — но моя мать выросла в Англии. Я потеряла ее всего год назад.
— Искренне вам соболезную.