Мой загадочный двойник

Дорогая Эмилия! До чего же я рада получить твое письмо и узнать, что милый Годфри наконец-то идет на поправку. Неттлфорд — прекрасный выбор; уверена, лучшего места вы не нашли бы при всем старании. Я была бы счастлива навестить вас, но отец не отпустит меня без тети Генриетты, а я ни за что не соглашусь навязать вам такую неприятную гостью.

Знаю, я очень мало рассказывала о себе все эти долгие месяцы, но мне не хотелось обременять тебя своими печалями, пока ты в тревоге за здоровье Годфри. Как всегда, главное утешение доставляло мне фортепьяно: я музицирую часами и уже выучила на память почти все свои любимые произведения, так что теперь редко играю с листа. Лили под моим наставничеством делает заметные успехи в чтении, хотя нам приходится скрывать наши уроки и от тети, и от других слуг. Время для меня течет мучительно медленно. Двигаюсь я мало, единственно хожу взад-вперед по комнате, но все равно худею; и я часто ощущаю какой-то нездоровый голод, но в присутствии тети Генриетты всякий аппетит пропадает. Все в доме напоминает о смерти Клариссы, и на душе тем тяжелее, что говорить о ней запрещено. Как часто я сердилась на сестру за беспричинную обидчивость и раздражительность! И как я жалею сейчас, что не была к ней снисходительнее.

Я только сейчас сообразила: ведь она и Джордж Харрингтон действительно могли быть женаты. Тетя постоянно рассуждает о греховности тех, кто сожительствует вне брака, и явно находит удовольствие в мысли, что Кларисса обрекла себя на вечные муки. Она изыскивает сотни способов намекнуть на это обстоятельство, никогда не называя Клариссу по имени. Но я не желаю верить в бога, которого почитает тетя. Она создала его по своему образу и подобию: жестоким, мелочным, мстительным, которому нравится карать и наказывать. Я по-прежнему молюсь, но у меня нет чувства, что Небеса внемлют моим молитвам. Возможно, и не было никогда.

Признаюсь, порой я завидую Клариссе: лучше уж несколько недель полного счастья (а я надеюсь, она таковое познала) и краткий миг ужаса, нежели долгое томительное прозябание в этой золотой клетке. Мэри Трейл не раз говорила, что страшно завидует мне, живущей в таком роскошном доме, но я теперь понимаю, что на самом деле у меня за душой ничего нет. Отец отнимет у меня даже мою одежду, коли пожелает, и запросто выгонит на улицу умирать от голода.

После смерти Клариссы он перестал устраивать приемы; ужинает он чаще не дома, завтракает рано и обычно уходит прежде, чем я спускаюсь из своей комнаты. Он больше не держит экипаж, уволил дворецкого и всех лакеев, кроме двух. Хозяйством теперь управляет Нейлор, новый камердинер, — чрезвычайно неприятный молодой человек с постоянной презрительной усмешкой на губах. Он (Нейлор) костлявый и сутулый, с несоразмерно длинными руками и двигается по-паучьи стремительно. Лили говорит, все служанки его ненавидят, но не смеют этого показывать.

Однако я еще не рассказала, чем заняты все мои мысли в последнее время. Дело в том… даже когда я пишу это, у меня такое ощущение, будто я стою на краю бездонной пропасти… дело в том, что я собираюсь сбежать из дома. Через полгода я достигну совершеннолетия, но тогда, скорее всего, будет уже слишком поздно. Я хорошо представляю, какого жениха выберет для меня отец, и, если я дождусь, когда он решит мою судьбу, а потом откажусь подчиниться, надзор за мной ужесточится. Возможно даже, он станет морить меня голодом, чтобы принудить к послушанию (я читала о таких случаях). Моя единственная надежда на спасение — это найти работу: гувернантки, или учительницы музыки, или… одним словом, любую работу, которая позволит мне добывать средства к существованию. Но как мне сделать это втайне от отца и тети? Если у тебя есть какие-нибудь советы и предложения — буду бесконечно тебе признательна.

На сем я закончу, пока мужество не покинуло меня, и немного погодя Лили снесет письмо в почтовую контору. У нее появился возлюбленный — лакей в доме на Кавендиш-сквер, — и она ухитряется урывками встречаться с ним во время походов на почту.

С любовью к тебе и милому Годфри,

твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

25 апреля 1860

Дорогая Эмилия! Я пролила столько слез над твоим письмом, что слова «в Неттлфорде тебя всегда примут как родную» совсем расплылись. Очень великодушно с твоей стороны вызваться приехать в Лондон, чтоб сопровождать меня в путешествии; и есть надежда, что отец согласится отпустить меня без тети Генриетты. Похоже, здоровье бабушки Вентворт пошатнулось, каковое обстоятельство тетя объясняет тем, что ей пришлось пренебречь своим долгом перед матерью, дабы выполнить долг свой передо мной. Главное же дело в том, что бабушка категорически возражает против моего присутствия в своем доме: а ну как я звякну чашкой, или скрипну половицей, или — еще хуже — подниму голос выше шепота?