Мой выбор (СИ)

Девушка извлекла из кармашка платья часы на цепочке, щелкнула замочком, чтобы откинуть крышечку, защищающую циферблат, на пару секунд умолкла и, мило улыбнувшись, сообщила:

– Время пошло!

Мужчины несинхронным движением сели за столы и принялись шуршать бумажками. А я наблюдать за мужчинами и мысленно возвращаясь к событиям тех дней. О, как я была потрясена и шокирована. Только вернулась с Железной академии, начала перенимать дела у матриарха и тут такое.

У королевы-матери тогда вообще случился такой припадок неконтролируемой ярости, огненные отдыхают. Матушка – нежные ручки, тонкие пальчики, идеальный маникюр – так отметелила начальника городской стражи, что бедолагу выносили на руках. Ведь только на время ее правления это был третий случай массового издевательства над детьми, и никакого страха у людей первые две зачистки не возымели.

А потому третий раз королева пошла радикальным путем, при том что казней не было ни одной. Тогда матриарх сказала интересную мысль, которая не сразу дошла до моего потрясенного сознания: «Смерть – слишком просто наказание для таких выродков».

Всех мужчин, причастных к происходящему вне зависимости от должности, возраста и социального статуса просто и без изысков кастрировали и отравляли в угольные шахты. Помню, в ногах попеременно то у меня, то у матери валялась уважаемая леди оре-Холох, муж и единственный сын которой были частыми посетителями этих детских фабрик. И они туда не игрушки с конфетками носили. У каждого свое маленькое кладбище во внутреннем дворике было.

С женщинами было и прощу и сложнее одновременно. Безмозглых матерей, отдавших своих детей в такое место можно было классифицировать по трем типам: дурочка, нищенка и кукушка. Если с первыми двумя еще можно было провести какие-то социальные мероприятия, попытаться адаптировать их к обществу, то с последними пришлось действовать также жестко, как с мужчинами. Их отправляли в шахты в качестве обслуги. И да, среди этих женщин было несколько родовитых дам-с, пытавшихся таким нехитрым образом избавиться от нагуленных детей.

Ну, а обслуживающий персонал всех этих заведений детской скорби, а также чинуш, закрывавших глаза на происходящее, через Иштар продали в рабство на галеры мира Воды.

Я наблюдала за женихами, читавшими бумаги. Франклин хмурился и перелистывал бумаги туда-сюда. Рейнард писал и зачеркивал. Тощий инженер брезгливо поджимал губы, будто об эти бумаги можно было испачкаться. И только у Вальтера ходуном ходили желваки от бешенства. Серые глаза чуть светились, а на пальцах нет-нет и проскальзывал металлический блеск.

Час прошел незаметно. Мужчины были шокированы, их нервировало мое заглядывание через плечо, некоторые особо тонкие душевные, типа музыкантика, вообще были бледно-зеленого оттенка после знакомства с протоколами эксгумаций тел с территорий ферм.

– Время! – звонкий, чистый голос Николь разбил напряженную тишину зала и, кажется, участники синхронно выдохнули, словно вынырнули из темной зловонной воды.

Абигейл, звонко стуча каблучками в повисшей тишине, прошлась по залу, собирая бумаги. Каждая была пронумерована, и только девушки знали, какой номер кому присвоен. Для условной чистоты эксперимента, конечно же.

– Ваше Высочество, – Абигейл передала мне стопку листов.

Мне стоило удалиться для чтения и принятия решения, но почему-то, не иначе как от порыва вдохновения, я решила остаться и принять решение на месте.

Села в свое пафосное кресло и принялась изучать шедевры эпистолярного жанра. Что-то было прям совсем скверное – автор явно не мог связать двух слов то ли от косноязычия, то ли от бешенства. Кто-то разошелся во всю ширь словарного запаса. Один лист оказался девственно-чистым, что заставило меня нахмуриться. Впрочем, лучше промолчать, чем писать полную ахинею, как один из участников.

– Это, – я подняла вверх лист бумаги, – кандидат на вылет. Здесь очень красивая и богатая речь, полная самолюбования и самовосхваления. Но я – наследная принцесса, и мне нет нужды хвалить саму себя за то, что должен делать любой ответственный правитель. И я не в большом восторге от принятых мерах пресечения, которые тут смакуются на целый абзац. Это вынужденная мера, и только полный садист будет наслаждаться вынесением таких приговоров. Власть – не вечный праздник жизни, как кому-то тут кажется. Власть – это огромная ответственность, в том числе и за ту мерзость, что происходит в стране не по вине матриарха.

Я передала лист Николь, и та произнесла:

– Номер три. Леонард Нимрод.

Журналист усмехнулся. Но как-то так странно. Печально и понимающе одновременно. Он что, проверял меня на вшивость?  Думал, я с этой пафосной слащавой бравадой к людям могу выйти? Вот ведь паршивец, ржавый гвоздь ему в пишущую руку!

Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, и пообещав себе, что Кирион его пропесочит по полной, я посмотрела на тот, что можно было назвать победителем. Короткая, но очень трогательная и душевная речь. Так должна говорить королева, мать всех жителей страны.

Я передала лист Николь.

– Номер шесть. Блейк оре-Реминг.