Мой враг – королева

Конечно, раздавались возгласы: «Отравили!», и, конечно, подозрение, в первую очередь, пало на меня. Уилли Хейнес видел, как я подавала графу кубок, и запомнил это. Если бы проклятый отравитель со всеми своими снадобьями оказался здесь и был пойман, суд, без сомнения, был бы скор и жесток, но был ли этот отравитель? Несомненно одно, что подозрение в убийстве, пусть ничем и не доказанное, будет преследовать меня до конца моих дней. Я сильно перепугалась, когда услышала, что собираются производить вскрытие. Ведь я, действительно, не знала, отравила ли я Лейстера или он умер по другой причине. Ведь вполне могло быть, что вино, которое я перелила в кубок Лейстера из предназначавшегося мне кубка, не содержало яда. Он был так болен, что мог умереть в любое время, и я ничего не могла бы поделать. Причем здесь я?

Я совсем успокоилась и поверила в свою невиновность, когда при вскрытии никакого яда обнаружено не было. Но, увы, доктор Джулио был известен тем, что его яды спустя короткое время не оставляли никаких следов в теле жертвы. Значит, я никогда так и не узнаю, хотел ли мой муж отравить меня, а я отвернула от себя руку судьбы, отравив его, или же он умер своей собственной смертью. Его смерть была так же таинственна, как и смерть его первой жены, Эми.

Кристофер желал немедленно на мне жениться, но я помнила историю королевы Елизаветы, Роберта и Эми Робсарт и сдерживала его молодую горячность. Конечно, я не была королевой, на которую обращены взоры всего мира. Но, тем не менее, я была вдовой человека весьма известного, и не только в Англии, но и во всей Европе.

– Я ведь сказала тебе, что выйду за тебя замуж, – убеждала я Кристофера. – Но позже… не сейчас.

Хотела бы я тогда оказаться при дворе, чтобы увидеть, как восприняла королева грустную весть. Позже мне рассказывали, что она не произнесла ни слова, но взгляд ее вдруг стал пустым и безжизненным. Потом она встала, направилась в свою спальню и закрыла за собой дверь. Она ничего не ела и не желала никого видеть. Она хотела быть наедине со своим горем.

Как велико было ее горе, я могла только догадываться. Мне даже стало совестно за свою неспособность к таким чувствам. Это горе заставило меня оценить всю глубину ее характера, ее безмерную способность любить и, с такой же силой, мстительно ненавидеть.

Погруженная в свое горе, она долго не выходила из комнаты. Прошло два дня; ее министры стали волноваться, и лорд Берли, побуждаемый другими, взломал дверь.

Я могу себе представить охватившие ее чувства. Она знала Роберта так давно, почти с детства. Наверное, ей показалось, что свет померк, погасло солнце. Я могу вообразить, как она глядит на себя в холодное равнодушное зеркало и видит старую женщину, в которой раньше она не желала признавать себя. Она была стара, и несмотря на то, что вокруг нее увивались молодые красавцы, она понимала, что они ищут только почести и королевской милости. Сними она с себя корону – погаснет свет, и эти мотыльки упорхнут прочь.

Но был он, единственный, говорила она себе, ее Глаза, ее дорогой Робин, его одного она по-настоящему любила, и вот его нет, больше нет… Возможно, она думала и о том, насколько иной была бы ее жизнь, если бы она рискнула короной и вышла бы за него замуж. Сколько интимных радостей было бы у них, как счастливы они были бы вместе! А если бы у них были дети, как бы они утешили ее сейчас. Скольких уколов ревности она избежала бы и сколь радостно было бы ей сознавать, что я никогда не вторгнусь ни в его, ни в ее жизнь!

А сейчас мы с ней были близки, как никогда. Ее горе было моим. Я сама себе удивлялась, как много вытерпела от него, пока не изменила ему, не восстала против него в последние годы. Но я так поступила потому, что она стояла между нами. И, тем не менее, глубокая пустота образовалась в моей жизни с его уходом… и еще большая пустота в ее.

Но всегда, пережив волнение и горе, она в конце концов вспоминала, что она королева. Роберт умер, но жизнь продолжается. Ее жизнь принадлежит Англии, а Англия никогда не умрет и не покинет ее в одиночестве.

Я очень боялась, что Роберт, узнав о моей супружеской неверности, изменил свое завещание, да еще вдруг оставил объяснение причины своего решения. Но нет. Видимо, у него было мало времени, и он ничего не успел сделать.

Я была исполнительницей его завещания, помогали мне его брат Уорвик, Кристофер Хэттон и лорд Ховард оф Эффингэм. Я даже не представляла себе, как глубоко Роберт увяз в долгах. Он всегда был расточителен, а перед самой своей смертью заказал для королевы подарок, который представлял собой нить из шестисот жемчужин, к которой крепилась подвеска. Сама подвеска состояла из огромного бриллианта и трех изумрудов, заключенных в оправу, украшенную каймой из мелких бриллиантов.

Ее он упомянул первой в своем завещании, как будто именно она была его женой. Он благодарил ее за доброту. Даже в смерти она была для него первой. Я не стала подавлять в себе злую ревность. Она нужна была мне для успокоения совести.