Я словно внезапно осознала нечто трагическое, отчего моя жизнь уже никогда не будет прежней. Я вдруг представила, как меня видят другие, думая: «Боже, какая жирная девочка».
Слезы наворачиваются на глаза.
Мама, конечно, тут же их замечает — на то ведь она и мама. Она перекатывается на кровати ко мне и обнимает.
— Не грусти, — шепчет она, — ты не виновата в том, что Кларе стало плохо, даже если и накричала на нее.
Ну вот, она думает, я реву из-за Клары. Да ее желудок просто не выдержал свиных ребрышек! Небось, из-за этого и дом Фицмартинов вдруг стал маловат для гостей.
Мама искренне растрогана, ведь я переживаю из-за Клары. Она обнимает меня еще крепче. Если бы она только знала, почему я плачу!
А в общем, это и неважно — когда тебя утешают, это всегда здорово.
В любом случае, я не знаю, как сказать эй об этом: я толстая, как папа, нет, я просто жирная и никогда не стану такой же худой, как ты.
С другой стороны, она наверняка давно это заметила сама и давным-давно читает книги вроде
Вот, теперь я вспомнила: однажды мама пыталась запретить мне съесть кусочек камамбера. Я была в третьем или в четвертом классе. А я-то тогда ничего и не поняла. Потом она, небось, оставила эту затею и подумала: у меня же есть еще одна дочь, с ней все будет по-другому, она вся в меня и останется стройной. Так ведь оно и есть.
Папа храпит возле Клары, я всхлипываю в мамину подушку. Вообще-то мы совершенно неправильно лежим: хрупкая Клара рядом с папой, а толстая Антье рядом с мамой. Толстым полагается лежать рядом с толстыми.
На следующее утро я просыпаюсь с отвратительным чувством внутри и поначалу не понимаю, отчего.
А потом вспоминаю: я же жирная.
Черт, я жирная.
Такая невозможно жирная!
Телу как-то странно, словно его до ужаса много. Так оно и есть. Мама заваривает чай и раздает донаты, которые мы вчера купили. Клара не хочет пончиков. Я тоже.
Может быть, лучше сегодня вообще ничего не есть. Чтобы пропало это странное ощущение. Мама сколупывает с пончика пластиковым ножом сахарную глазурь. И как она только умудряется все время так препарировать еду? Когда она, к примеру, покупает себе бутерброд, то прихватывает и пластиковую ложечку, разбирает его на части, соскребает ложкой масло и снова кладет сверху сыр. «Масло мне противно!» — говорит тогда она и намазывает его на салфетку. И хорошо, если поблизости окажется урна, иначе она сложит салфетку и вместе с маслом засунет в свою сумочку.
Пока мама соскребает глазурь, папа уже проглотил третий пончик.
Он не глядя запихивает их в рот, пока читает.
Иногда мне кажется, папа точно так же проглатывает книги: одну за другой, без передышки. Три раза откусить — и пончика как не бывало, слопать пятнадцать пончиков — и книги как не бывало.
Неудивительно, что папа знает все на свете.
И неудивительно, что он такой жирный.
Папа отправляет последний кусок в рот, стряхивает сахарную пудру с рук и говорит:
— Мы с Антье отправляемся за покупками!
Супер — а меня-то хоть кто-нибудь спросил? Может, я вовсе не хочу идти за покупками в город на пару с моим прожорливым папашей! С другой стороны, тут хорошие супермаркеты, огромные ангары с кондиционерами, которые работают так, что кажется, ты на Северном полюсе. После ночи в этой парилке все неплохо. Да и Кларе все еще нездоровится, и маме придется остаться с ней — а меня, получается, некуда приткнуть.
В супермаркете мы вовсе не выделяемся — тут полно толстяков.
Они с трудом переваливаются, поспевая за своими тележками и покупают горы чипсов, мороженого и «TV-ужинов». «TV-ужин» — это готовая еда для микроволновки, и она и вправду так называется. У нас дома всем пытаются впарить, что готовая еда — это шикарно, и называют ее «быстрым рестораном» или как-то в этом роде. А здесь сразу всё пишут на упаковке: приходишь домой, засовываешь в микроволновку и садишься с пластиковой коробкой перед телевизором. Если бы в Германии назвали эту штуку «Телевизионной едой», то разорились бы в две недели — это точно.
Пока папа ищет в холодильнике тот йогурт, который ему поручила купить мама, я нахожу диетический отдел. Я и не думала, что тут такое есть. Здесь везде — ноль процентов жирности: у пудинга, масла, молока, йогурта и творога. Я кидаю всего по штучке в тележку — теперь это моя еда. И прощай, жиртрест.
— Это тот самый? — папа появляется с йогуртом в руке, он ужасно вспотел, хотя тут точно пять градусов мороза.