Мой вишневый садик

РАНЯЕВА. Смотри, Зойка - или Ленка теперь, черт с тобой! - смотри, тебе жить! Оно, может, и правильно. Я своим именем всегда недовольна была. Хотела быть Викторией. Я когда в пригороде жила, дачное такое место, там у нас дом снимали обеспеченные люди, у них дочка была Виктория. Все конфеты шоколадные жрала. "Буревестник", "Ласточка", "Василек". Жрала, а фантики выкидывала. А фантики двойные, бумага такая, ну, как папиросная, только другая, а под ней фольга, снизу белая, а сверху желтая, синяя, зеленая, в каждой конфетине разная... Она конфеты жрала, а я фантики подбирала. И вот, верите, нет? - стою за прилавком, год, что ли, назад, смотрю - она, Виктория! Постарела, постервела, и видно, что без папы-мамы совсем в упадок пришла. Я ее сразу узнала, но вида не подаю. Спрашиваю вежливо: вам чего изволите, мадам? Нам конфеток шоколадненьких двести грамм! Ты понял, нет? Привычка-то конфетки кушать осталась, а денежек-то шиш, вот она и - двести грамм! Ну, я ей наваливаю не меньше килограмма, даже на весы не ложила - на! Жри на здоровье, пока кишки не склеятся! Она говорит: не могу понять своего недоумения, с какой стати такой презент? Ну, тут я напомнила ей про фантики и про наше босоногое детство. Она расплакалась, дура... Я тоже...

Пауза.

АЗАЛКАНОВ. Что-то не свадебное настроение у нас. Мистер Даунз, мы здоровались или нет?

ДАУНЗ. Здравствуйте.

АЗАЛКАНОВ. Здравствуй, Джон! Кушать хочешь? Потерпи, все будет. Будет много сюрпризов! (Достает телефон.) Алло? Васенька? Это я. Как договорились. Через полчаса ты здесь. Десять минут даю тебе, и чтобы все тут блестело и переливалось. Десять минут, я сказал! ( Присутствующим. ) А пока... А пока посмотрите все на этого человека, на дядю Ваню Воткина! Многие мечтали оказаться на моей свадьбе, многим я отказал. А дядю Ваню - позвал. С какой стати? Ну, сосед, ну и что? А то, что этот скромный человек, правда, ненавидящий кошек, собак и людей за то, что они топчут цветы, но ведь не убивал же он людей за это... Кошек и собак травил, да, а не пускайте их хозяева на клумбы, не пускайте! И вот этот тихий человек спас меня от смерти. Давным-давно я был мальчик и я захотел умереть. Мамы не стало... Отец... Ну, и любовь несчастная... В общем, я решил. Я шел на этот чердак, чтобы прыгнуть и разбиться, как разбился один пацан за год до этого. И тут дядя Ваня, губитель собак и кошек, спросил меня: эй, паренек, чего плачешь? Чего плачешь, говорит, бубны- козыри? Равнодушно спросил, конечно, но ведь заметил же! И я подумал: даже если в этом придурке - ведь я придурком тебя считал, дядя Ваня, - если даже в этом тихом придурке вдруг нашлось доброе чувство и доброе слово, значит не все еще потеряно! Эти слова твои, дядя Ваня, спасли меня - и спасают всю жизнь. Я - живу.

ЕЛЕНА. Хорошо живешь?

АЗАЛКАНОВ. А почему ирония? Скажи-ка, Джон, вот, например, у вас в Америке возникает такая ситуация: человек был алкоголик и потерян он был для общества, для собственной жены, общество его гонит, жена его гонит, он живет на чердаке, как последний нищий. И вдруг он решил: хватит! Свободная жизнь вредна для здоровья. Он одумался. Если люди с одной извилиной в голове богатеют не по дням, а по часам, то он-то с его умом!.. И через два года он стал богат - ну, или почти богат. Хорошо это? Женя, переведи ему.

МИНУСИНСКИЙ. Он понял.

ДАУНЗ. Ес, ай андестен. Грейт! Ха-ра-шо!

АЗАЛКАНОВ. А вот и нет! По нашим меркам это не хорошо! Жена удивляется, общество в недоумении: чего это он? Брось, мол, не придуривайся, все равно ничего у тебя не выйдет, опять запьешь, опять на чердаке поселишься! На костюм твой с подозрением смотрят, на приличный вид, а вот когда ты пьян, оборван, когда у тебя самого чердак поехал, тогда все в порядке!

ДАУНЗ. Тщердак - поехал?

МИНУСИНСКИЙ ( стучит себя по голове). Тщердак. Га-ла-фа! Текникал термин.

ДАУНЗ. Фак ю?

МИНУСИНСКИЙ. Ес! Гад дэмет! Щщщит!

ДАУНЗ. Оу-ноу?!

АЗАЛКАНОВ. Итак, выпьем... Черт, выпить пока нечего!...

РАНЯЕВА. Есть, есть! Я как знала...

Быстренько достает из сумки выпивку и еду, расставляет на стульях,

раскладывает, разливает с помощью Воткина.

АЗАЛКАНОВ. Поприветствуем и выпьем за дядю Ваню Воткина, моего спасителя и...

ВОТКИН. Спасибо, конечно... А гонять я вас, конечно, гонял. И насчет кошек и собак, бубны-козыри... Но как? Я переселился в этот дом тридцать лет, разведясь с негодяйкой-женой, которая мне изменила, и я с тех пор на женщин не могу смотреть без внутреннего отвращения. И вот посадил я, помню, настурции. Вытоптали! Ладно. Дай, думаю, астры разведу. Развел астры. Это уже лет двадцать пять назад было. На другой год у меня были тюльпаны. А на следующий год у меня на одной клумбе были георгины, на другой калы, на третьей... Что же у меня было на третьей клумбе?... Вот напасть, бубны-козыри!..