Мой верный шмель

— И что же сделал твой зубр?

— Он разбил головой ограду и двинулся на юг… Ты когда-нибудь видел зубров?

— По-моему, нет.

— Так вот, представь себе огромное существо, покрытое бурым войлоком. Вместо шеи — бугор, тоже войлочный. Рога короткие, полированные, изогнутые внутрь. Глаза навыкате. Под нижней губой бородка — клок войлока. А дыхание такое сильное и жаркое, что вокруг тают снежинки… И вот этот зубр идет по полям, по дорогам, по деревням…

— И все разбегаются?

— Ничего подобного. Дети подходят к нему и кормят его с руки.

— Откуда они знают, что он не подденет их на рога?

— Они угадывают. Глаза у зубра налиты кровью и смотрят грозно, исподлобья. Рога нацелены в каждого, кто приближается. А дети подходят спокойно, и он теплым языком слизывает с их ладоней сахар.

— Странный зубр.

— Ничего странного. В том-то и дело, что зубр обыкновенный. Но в нем пробудилось беспокойство, и ему кажется, что во всех пробудилось такое же чувство. Его никто не боится. Его никто не пугает. Ночует он в деревнях. Рядом с коровниками. Но внутрь не заходит. Наверное, стесняется… Ты что-нибудь понял?

Павлик уставился на Таню непонимающими глазами.

— Я так и знала, — сказала Таня. — Я так и знала, что ты не поймешь. Этот зубр похож на нашего учителя — Михаила Ивановича. Он такой же… без шеи, и волосы у него торчат, как войлок, а на лбу — две припухлости: кажется, прорежутся рога. Но не в этом дело.

— Объясни наконец, в чем же дело?

— Не кипятись… Дело в том, что он тоже сломал ограду и идет напролом. Он самый справедливый человек в школе. Он только с виду страшен, как Пульпит. Он смотрит исподлобья и идет с севера на юг…

— По школьным коридорам?

— Где придется. Всюду. Ты не смеешься?

— Нет.

Таня внимательно посмотрела на него — проверила, не смеется ли он, — и сказала:

— Хорошо, что ты ни разу не рассмеялся. Я боялась, что ты будешь смеяться.

* * *

Таня пошла в школу только из-за Зубра. Из-за его доверчивых глаз. Из-за его хрипловатого голоса. Из-за того, что он терпеливо поджидал ее на пустой полутемной лестнице.

Еще она пошла потому, что хотела хоть раз в жизни почувствовать себя в школе свободно и независимо. Теперь она не обязана спрашивать разрешения, покорно плестись к доске, усиленно делать вид, что слушает урок. И глаза Генриетты Павловны могут смеяться сколько угодно. Она не обязана смотреть в эти глаза, а в любую минуту может повернуться к ним спиной.

Но не это было главным, что в этот день заставило Таню изменить новому течению и пуститься в путь по старому. Таня надеялась увидеть Князева.

Все эти дни в той, другой жизни он был с ней. Он шел рядом с ней в цирк. А когда она кормила своих новых питомцев, стоял за ее плечом. Таня подолгу рассматривала его и вела с ним разные разговоры. Она спрашивала его:

— Правильно я поступаю?

А на большой глубине возникал вопрос, который она даже мысленно не решалась задать:

— Нравлюсь ли я тебе? Или, может быть, тебе нравится Генриетта Павловна?

Она спрашивала, а он молчал. Даже в Таниных мыслях он оставался неразговорчивым, непонятным, ни на кого не похожим.

Таня устала думать о нем. Ей хотелось увидеть его наяву. И она отправилась в школу.

Перед этим она долго рассматривала себя в зеркало. Красный огонь погас. Волосы приняли свой обычный цвет. Они были рыжими и никакими больше… Большой рот, длинная шея, на висках золотой пушок…

Если в пятнадцать лет ты недостаточно хороша собой, не падай духом. Выровняешься. Все острые углы округлятся. Яркие краски приглушатся. А большой рот неожиданно придаст лицу известную привлекательность. После пятнадцати лет можно здорово похорошеть.

Чем ближе Таня подходила к школе, тем трудней ей было идти. Словно старое доброе течение ушло на глубину и путь затянуло льдом.

Она прошла мимо дома, где был пожар и где жила Мариша. Окна на втором этаже сверкали новыми стеклами. И только черный след на стене напоминал о пожаре.

Может быть, остановиться? Вскочить на подножку трамвая и уехать к морским львам? Они небось просунули головы между прутьями клетки и смотрят на дверь, ждут свою Таню.

Таня не вскочила на подножку трамвая. Она пришла в школу.

Шли занятия. Таня тихо поднялась на второй этаж. Ей хотелось пройти по коридору шумной независимой походкой. Но она почему-то шла на носочках. Она подошла к своему классу. Остановилась у двери и прислушалась. Оттуда доносился знакомый голос англичанки. Она с таким напряжением произносила слова, словно при этом привставала на носочки.

— Выз-з-з-з, ыз-з-з…

Так Таня дошла до учебной части.

— Пришла? — спросил Михаил Иванович, не поднимая глаз. — Садись.

— Спасибо, — сказала Таня и села на кончик стула.

Он писал, а она сидела и ждала, что будет дальше.

— Так вот, — не глядя на Таню, сказал Михаил Иванович, — с сегодняшнего дня цирк отменяется. Это я тебе говорю.

Ах, этот Зубр! Он хочет поднять Таню на рога, но у него ничего не выйдет.

— Что вы от меня хотите? — Таня встала со стула. — Я работаю. Родители об этом знают. Все уладилось. Все в порядке.

— Нет, не все в порядке. Сядь!

Зубр встал и запихнул руки в карманы.

— Нет, не все в порядке. Когда человек обижен…