Мой темный принц

– Ничего страшного не случилось, однако на будущее прошу учесть – мне не нравится, когда лезут мне в душу.

– Факт очевидный. Увы, я из тех, кто постоянно сует свой нос куда не надо!

Ее кожа соблазнительно горела. Тугая, спелая грудь вздымалась под лифом платья. Она понятия не имела, что такого сказала и почему он так расстроился. Это была просто естественная реакция – такая же, как тогда, в спальне и за завтраком, – откровенная реакция женского тела на мужское, мужского – на женское. Ему захотелось сквозь землю от стыда провалиться. Но злость не позволила отступить назад и прикусить язык.

– Вы вся горите, мисс Линдси. И все же меня не спасут никакие попытки пробудить воспоминания о том мальчике, который когда-то сюсюкал здесь со своей матерью и сознательно – это же очевидно! – очаровывал свою гувернантку. Вам также следует знать, что королевские обещания частенько на поверку ничего не стоят.

– Простите, – повторила она. – Кто я такая, чтобы взывать к вашей человечности.

Пульс бешено бился в его запястьях, эхом отдаваясь в сердце. Страсть, дикое, безудержное желание. Ничего не осталось, все исчезло перед желанием причинить боль – наказать, ранить ее до боли.

– Наши отношения не имеют никакого значения за пределами предстоящей свадьбы. – Слова хлесткие, как кончик плети. – Если вы попытаетесь перейти границы, я не погнушаюсь воспользоваться вашей слабостью, чтобы удовлетворить свою, несмотря на все данные вашей матери обещания. И это будет унизительно, чувственно, без всякого уважения. И мы оба станем сожалеть о содеянном. Может, вернемся в дом?

Раскалл-Холл представлял собой развернутый к югу четырехугольник. Одинаковые с виду комнаты шли одна за другой, образуя огромную сферу вокруг центрального холла и бального зала, и соединялись арочным проходом. На второй этаж поднимались две симметричные лестницы.

Пенни брела по комнатам, пребывая в легком тумане. Она только что показала Николасу спасенные сады и оранжерею. Обладая пугающей проницательностью, он моментально раскусил, чего она на самом деле добивается, и свел все ее усилия на нет. Более того, он безжалостно разбил ее смутную, едва зародившуюся волну страсти, выставив ее грязной и порочной. Страх сжимал ей горло: у нее было такое ощущение, что она согласилась на нечто чудовищное, что ей никогда уже не стать прежней и что, если даже Николас – испорченный злодей, сама эта испорченность тоже обладает неизъяснимой притягательностью.

Он открыл дверь.

– Это гардеробная моего деда, наверху – его спальня. Через небольшой, расположенный в задней части коридорчик можно попасть на лестницу, которая соединяет эти покои. Я собираюсь сделать из гардеробной кабинет и принимать здесь посетителей.

– Официальных лиц?

– Вам надо увидеть, кого София должна будет узнать во время свадьбы, и научиться правильно к ним обращаться – министрам, знатным господам. – Николас обогнул стол и указал на дверь в углу комнаты: – Здесь мы поместим ширму, и вы сможете тайно наблюдать за ними. Узнать это не представляется возможным, но некоторые из них будут моими врагами – шпионами.

Она споткнулась и чуть не упала. Спасло ее только то, что она ухватилась за латунный прибор на высокой подставке у окна. Николас поймал ее за руку. Она на мгновение вцепилась в него, стараясь удержать равновесие, каждой клеточкой тела ощущая под своими пальцами его тугие мускулы и недовольство.

– Это телескоп, да? – Она выпустила из рук его камзол. – Какая же я неловкая. Простите. О Боже!

Она рухнула в кресло, мозг словно порвали на множество маленьких кусочков. Всякий раз, когда она пыталась подогнать все происходящее под какое-нибудь более-менее разумное объяснение, появлялся принц и обращал одну картинку в другую. У нее было такое чувство, будто слова отделились от своего значения, будто она согласилась полететь в Тимбукту на ковре-самолете или украсть у аргонавтов золотое руно. Сказка, волшебные фантазии, не имеющие ничего общего ни с ее настоящей жизнью, ни с ее истинным «я».

– Не волнуйтесь, – прозвучал ее собственный голос из далекого далека. – С ним все в порядке.

Она глянула вверх. Он стоял спиной к ней и внимательно осматривал телескоп. Если бы хотела, она могла бы потрогать исходившее от него напряжение, обжигающее ее огнем.

– Не думаю, что я справлюсь! – взвилась она. – Это все равно что научить кошку играть на пианино. Шуму много, а толку мало, музыки не добьешься. Любой, кто знаком с принцессой, тут же поймет, что я самозванка. Меня разоблачат, посадят в тюрьму…

– Чушь! – Что бы ни занимало там его внимание, это что-то как будто растворилось в воздухе, и он повернулся к ней. – Даже если вас разоблачат, вина целиком и полностью ляжет на меня. Я заставил вас, принудил. Угрожал безопасности вашей матери. Господи, да вы еще превратитесь в романтическую жертву, которой Черный Николас воспользовался в своих нечестивых целях. Никто не станет вас винить.

– Но мне все равно страшно.

Он отошел от телескопа. Спина принца являла собой олицетворение неприятия.

– Но почему, Господи ты Боже мой?