Мой темный принц

Он с головой погрузился в экстаз, не замечая ничего вокруг. Раскаленный добела восторг, взрыв сладострастия, и вот он упал рядом с ней, не в силах пошевелить рукой или ногой. Она прижалась к нему, лицо гладкое, словно вытертая дочиста грифельная доска, зеленовато-коричневые глаза блестят в трепещущем свете. Она молча всматривалась в него, словно пыталась навсегда запечатлеть в своей памяти его черты. Его лицо, волосы, плечи, руки и грудь. Как будто ей никогда в жизни больше не увидеть мужчину.

Он оттолкнул ее и поднялся. Пора бежать, пока не начался приступ дурноты, пока она не увидела…

– Пенни, ты должна пообещать мне кое-что.

– Пообещать? – простодушно взглянула она на него.

– Выйти замуж. Найти хорошего человека и выйти за него замуж. Не хочу думать, что ты всю оставшуюся жизнь будешь одна. – «Потому что ты заслуживаешь лучшего. Лучшего, чем я».

– Мне казалось, что все мужчины прирожденные ревнивцы.

Он нащупал свою одежду, думая только о том, как поскорее уйти.

– Я бы умер от ревности, но ведь мне не обязательно знать, правда?

– Не уходи, Николас! – Она протянула руку и ухватилась за него. – Это бесполезно! Я недостаточно благородна и недостаточно великодушна!

Во рту появился неприятный привкус дурноты. Он хотел только одного – выйти на улицу, оказаться подальше от нее, пока она не стала свидетелем его позора.

– Я должен идти! Ради Бога!

Стены хижины начали съезжаться, пытаясь раздавить его. Он стряхнул с себя ее руку и направился к двери.

Пенни накинула на плечи рубашку и обхватила себя руками. Если он не сбежит, она увидит, что случится дальше. Она увидит, и тогда ее любовь сменится отвращением. Он, должно быть, сошел с ума, раз решил сделать это в последний раз в крохотной хижине, стены которой так и норовили раздавить его. Николас подергал защелку и выругался. Дверь оказалась заперта снаружи. Ярость прорвалась ледяной смертоносной лавиной.

– Черт побери! Что за милый тайный сговор предателей! – Он повернулся и прислонился спиной к деревянным панелям, пытаясь справиться с собой. – И ты туда же!

Она натянула бриджи.

– Дуб – священное дерево друидов. Железо – защита от зла. Каждую дверь можно закрыть, а можно и открыть. Если ты отправишься в Морицбург в одиночку, ты умрешь. Какая от этого польза?

Он подошел к столу и поднял скамейку. Не успела она и глазом моргнуть, как скамейка полетела в дверь и разбилась вдребезги.

Пенни забралась на кровать и притихла.

Он должен выбраться! Немедленно!

– Откройте эту чертову дверь! Это приказ, черт бы вас побрал!

Ночь ответила ему молчанием. Паника хлынула наружу, будто кровь из раны. Он должен срочно убраться подальше от нее, пока она не узнала. Должен. Должен. Должен. Он запрокинул голову и завыл. Откуда-то с улицы ему ответила Квест. Он все выл и выл, словно дикое обезумевшее животное. Принц дьяволов.

В голове запульсировала мигрень, сбивая его с ног. Образы начали распадаться на кусочки, пляшущие в печке красные огоньки обожгли зрачки. Квест снова завыла, подчиняясь первобытному зову крови своих далеких предков, призванных охотиться и убивать. Николас позволил яростной агонии вырваться из легких вместе с ответным нечеловеческим воплем. Стены сомкнулись.

«Настал твой черед, Нико! Маленький мерзкий трусишка! Разве тебе не нравится?»

Его сейчас вырвет. Стошнит. Где-то на задворках разбитого на полоски зрения вжалась в угол Пенни. Щеки ее блестели от слез.

– Ты предала меня! – заорал он. – То, чем мы только что занимались, – предательство. Я не могу удержаться, не могу побороть желание, но меня выворачивает от этого. Ты это хотела услышать?

Она забилась в угол, вытирая ладонью лицо.

Может, он плакал от боли. Правый глаз, казалось, раздулся до размеров головы, пожирая мозг, словно кровожадный монстр. Он фактически ослеп, все, что он видел, – мерцающие, дрожащие огоньки, складывающиеся в безумные узоры, распадающиеся и снова появляющиеся в такт пульсирующей в голове крови.

– Я знал людей, которые не могли жить без вина. – Он изумился, поняв, что язык все еще слушается его и способен воспроизводить членораздельные звуки. – Они пытались бороться с этим, потому что, стоило им поддаться искушению, они напивались до бесчувствия и становились полными идиотами. Протрезвев, они начинали презирать себя, клялись и капли в рот не брать. Но снова тянулись к бутылке. Ничего не могли с собой поделать. Готовы были вытерпеть и тошноту, и отчаяние, лишь бы еще разок испытать это минутное блаженство. Опять и опять. Вот что я чувствую. Я пытался сдержаться. Пытался противостоять. Но я не могу устоять перед тобой, хотя всякий раз после наших занятий любовью меня тошнит. Я ненавижу себя. Мне надо выйти!