Мои странные мысли

Из-за того что Самиха тянула время как могла, они оказались на верхнем этаже позже всех. С места, доставшегося Мевлюту за столом, открывался вид не на Босфор, а на застекленный зеркальный буфет. Дети уже поели и ушли. Помимо Коркута с Ведихой и Мевлюта с Самихой, за столом молча, не произнося ни слова, сидел Абдуррахман-эфенди. Тетя Сафийе не пришла, сославшись на болезнь дяди Хасана. Коркут и Сулейман водили отца по многочисленным врачам, пытаясь понять, что за недуг его одолел, а врачи без конца гоняли старика сдавать все новые и новые анализы. Так что вскоре доктора дяде Хасану порядком опротивели; ему больше не хотелось не только ехать на осмотр к очередному врачу, но и вообще вставать с постели или выходить из своей комнаты. Он всем сердцем ненавидел двенадцатиэтажный дом, в котором жил; он никогда не хотел, чтобы этот дом построили; единственное место, куда он рвался пойти, когда оказывался за порогом, была не больница, а его бакалейная лавка, о которой он непрестанно думал и беспокоился. Мевлют уже прикинул, что на пустом участке земли за лавкой можно построить восьмиэтажный жилой дом, с пятью квартирами на каждом этаже. (Этот участок дядя Хасан самолично захватил сорок пять лет назад.)

Они смотрели телевизионные новости (премьер-министр совершил праздничный намаз в Стамбуле, в мечети Сулеймание) и молча ели. Дядя Хасан, должно быть, был у себя, но на обеденном столе по-прежнему не было алкоголя. Так что Коркут с Сулейманом время от времени ходили подлить себе ракы на кухню.

Мевлют тоже попросил ракы. Он не был из тех людей, кто с возрастом начинает и в мечеть чаще ходить, и пить больше. Пил он мало. Но сказанное Самихой дома незадолго до того, как они пришли сюда, задело его за живое, и он знал, что, если выпить, станет лучше.

Вслед за Мевлютом на кухню пришла всегда задумчивая Мелахат.

– Ракы в холодильнике, – сказала она.

Затем пришла немного смущенная Самиха.

– Я тоже хочу немного… – со смехом попросила она.

– Нет, этот стакан не надо, возьмите вон тот, а льда хотите? – спросила Мелахат, и Мевлют, как всегда, поймал себя на том, что восхищается ее всегдашней обходительностью и вежливостью.

На полке приоткрытого холодильника Мевлют увидел зеленую пластмассовую миску с ярко-красными кусками мяса.

– Сулейман, спасибо ему, сегодня двух баранов зарезал, – сообщила Мелахат. – Мы много роздали беднякам, но оно все не кончается. Уже и в холодильник не помещается. Дали по миске мяса и Ведихе, и родителям, но мясо все равно осталось. Еще один полный таз стоит на балконе; можно мы ненадолго поставим его к вам в холодильник?

Двух баранов Сулейман купил три недели назад, привязал их на парковке, недалеко от окон Мевлюта, первые дни ухаживал за ними и клал им сено, а потом совершенно о них позабыл. Иногда футбольный мяч попадал в одного из баранов, и безмозглые животные на привязи принимались испуганно бодаться и поднимать столбы пыли на потеху мальчишкам. Прежде чем несчастные животные закончили свои дни в пластмассовых тазах, разложенные по четырем холодильникам, Мевлют сходил на парковку, заглянул одному из баранов в глаза и тут же с грустью вспомнил о тех двадцати тысячах овец, которые были на затонувшем судне на дне Босфора.

– Конечно, вы можете положить мясо к нам в холодильник, – разрешила Самиха; от ракы она явно подобрела, однако Мевлют видел по ее лицу, что эта мысль ей совершенно не нравится.

– Свежее мясо ужасно воняет, – сказала Мелахат. – Сулейман собирался раздать его в офисе, но… может, у вас есть знакомые бедняки?

Мевлют серьезно задумался: на другой стороне Кюльтепе и на других холмах появились новые, странные люди, которые поселились в оставшихся гедже-конду. Они проживали в очень дальних районах Стамбула, в кварталах, расположившихся за вторым транспортным кольцом. Эти люди приходили в центр города, таща за собой огромные сумки на колесиках, и рылись в мусорных баках. Город так разросся, что в отдаленные кварталы не то что дойти было невозможно – до них было невозможно за день доехать на машине. Еще Мевлюта поражали дома в этих новых районах, похожие на мираж в пустыне, такие высокие, что их было видно даже с другого берега Босфора. Мевлюту нравилось издалека любоваться ими.