Мой Щенок

Первые месяцы после оборота прошли как в тумане. Ему претило все вокруг. Бесило собственное положение, бесправное и бесперспективное. Бесила слепая покорность окружающего молодняка. Они едва не молились на старших вампиров, особенно на тех, кто обратил их, и Вин никак не мог постичь этой преданности. Ему старшие не казались сколько-нибудь достойными подражания. Они вечно были заняты, упиваясь своими сверхважными целями, неведомыми младшим собратьям. Даже само это слово, «собратья», предполагало больший контакт, доверие, хотя бы минимальное, включенность в общую цель. Включенности не было. Цели не было. Были приказы и ожидание беспрекословного подчинения. Ирвину претила идея быть слепым инструментом.

Но и собственными целями он похвастаться не мог. Жизнь просто шла. Катилась по колее, сменяя одни однообразные сутки другими. Питание не приносило ему удовольствия. Если прочие зубастые не могли сдержать предвкушения и восторга перед обещанной вскоре охотой, то Вин кривился от переполнявшего его отвращения. После очередного «пиршества» самочувствие из сносного скатывалось до отвратительного.

Невероятно раздражала Лиза. Она никогда не отличалась особым умом. Энергичностью, активностью, неуемной жаждой деятельности и безотчетной преданностью своей доминанте — да. Правда, обучение новообращенных остроты ума и не требовало, а вышеперечисленных качеств вполне хватало, чтобы эту работу выполнять хорошо. Ирвину же было скучно. Ему недостаточно было приказов, он хотел разъяснений. Хотел удовлетворения собственной любознательности. Но в таком пустячном праве ему было отказано. Если же Вин пытался проявить силу, отвоевывая свое право на знания, Лиза прибегала к помощи Кристианы или…

Ирвин содрогнулся от воспоминаний и вскрикнул от резкой боли в потревоженной руке. На его жизнь выпало множество травм. И, разумеется, те, что нанесла ему Леди, не шли ни в какое сравнение с изощренным искусством Кристы. Но тогда в его распоряжении была хотя бы кровь. Сейчас заживление вытягивало из него силы, и он вновь ощущал, как слабеет, скатываясь до уровня среднего обывателя. Кровь…

Именно с нее все и началось. На одной из охот он умудрился повздорить с другим новообращенным. Тот задел его, попытался унизить: особой теплотой отношения между зубастыми и так не отличались, а Вин, своевольный, дерзкий и не желавший придерживаться правил, и вовсе постепенно становился изгоем. Отличным объектом для травли. Словесная пикировка быстро перешла в драку, и в какой-то момент Ирвин не смог себя сдержать. Та «охота» впервые принесла ему сытое удовлетворение и понимание, какого именно питания не хватало измученному организму. А так же послужила поводом для первой встречи с Кристой. Лиза, застигшая его за высасыванием крови из порванной шеи «товарища» по группе, не поняла, что именно он делает. Сочла припадком боевого безумия. Кристиана же что-то заподозрила, но Вин, быстро сообразивший, что должен молчать, если хочет жить, сумел выдержать допрос и не признаться в своем грехе.

Если существование прежде было для него утомительной рутиной, то теперь обратилось в пытку. Вин охотился — по-своему. Осторожно, тщательно следя за тем, чтобы не оставить ни малейших следов. Почему-то другие зубастые не чувствовали его так, как ощущали друг друга: инстинктивно, сознанием. Ему удавалось подобраться тихо и уйти, оставаясь незамеченным. Но долго так продолжаться не могло. И, накопив силы, Ирвин сбежал.

Неприятным открытием для него стала связь с доминантой. Его чувствовали. Слышали. Обнаруживали — не слишком легко, но с завидным постоянством. Это не было похоже на разговор, нет. Скорее, Ирвин ощущал себя контейнером для маячка, безошибочно срабатывавшего, как только хозяин вздумает проверить его местоположение. Вин прятался, закрывался, отчаянно избегая встреч со стаей, но гонка выматывала. Наконец, полностью исчерпав имевшиеся у него ресурсы, выдохшись, он рухнул в одном из предгорных лесочков, закопавшись в мягкую, источавшую сладкий прелый запах тлена осеннюю листву, и заснул. На четыре десятка лет.