Мой самый любимый Лось

Но впереди ее ждал мерзавец с «Бехеровкой» наперевес, и выбор был невелик: либо красивый, но финн, либо веселый, но дьявол. И Анька, рассудив довольно трезво для мертвецки пьяной, выбрала финна.

– Изыди! – рявкнула она весельчаку с «Бехеровкой». Выпад в его сторону был такой яростный, что она не удержалась на ногах, упала обратно на колени к финну, и тот снова вынужден был ее крепко держать, чтобы Анька не скатилась на пол.

Томно обнимая его за шею, преданно глядя ему в глаза, Анька прощебетала жалобно и умоляюще:

– Спаси меня, северный олень, а? А я тебе б ребеночка родила… уно, уно, уно, ун моменто-о-о-о…

***

А дальше в памяти Аньки был огромный провал. Огромный-огромный и черный. Она абсолютно ничего не помнила ни о том, как покинула гостеприимное заведение, ни о том, с кем она его покинула. Ни куда она его покинула. Мыслей о том, где она находится, не было никаких абсолютно. Номер в гостинице? Городская хата знакомых?

– Где я, кто я, – стонала страдалица, насилу продрав глаза.

Под щекой Анька ощущала горячий мех, то ли длинношерстная овчина, то ли еще что-то.

«Я не скорняк, я в шкурах не разбираюсь!» – сварливо подумала Анька, оправдывая свою некомпетентность в этом вопросе неизвестно перед кем.

Вокруг нее лежали подушки – много подушек. И укрыта она была не одеялом, а шерстяным пледом, под которым было ужасно жарко. Пока Анька сопела в пушистый мех, подлая память издевательски подсунула еще кусок воспоминаний: вот она, Анька, стоит кверху задницей на коленях, а голова ее блаженно лежит на этом самом меху.

– Анья, пойдем, я уложу тебя в постель! – бубнит над головой чей-то нудный голос. Но Анька злобно мычит, вцепляется в мех зубами и руками, и, нетрезво покачивая задницей, пытается ногой лягнуть призывающего к порядку.

– Анья!

Кто-то пытается поднять ее, но Анька намертво приклеилась к чертовой шкуре, и в постель ее можно уложить только с этим половиком.

– Отстань от меня! – мычит Анька, когда неизвестный, устав сражаться с внезапно вспыхнувшей Анькиной любовью к половику, уложил ее на место. – Мишка хо-ороший, я мишку люблю… Иди отсюда, убийца мишек…

– Ой, стыдоба-а-а, – стонала Анька сейчас, вспоминая весь этот разврат, наворачивая на голову шерстяной плед и обещая высшим силам сшить себе из него паранджу. – Пьянка – зло… простите меня, люди добрые…

– Ты уже проснулась, Анья? Как ты себя чувствуешь?

Возящаяся, как крот в ведре с землей, Анька на миг затихла, переваривая услышанное.

Голос свыше – чересчур спокойный, безэмоциональный, – навеял ей какие-то неприятные ассоциации.

– Ты кто, – замогильным голосом произнесла Анька, и ее жопка сама собой поднялась, словно кобра на игру заклинателя змей, так же нетрезво покачиваясь, как вчера. – Я тебя не знаю.

– Я твой северный олень, – вымороженным до сухого остатка, будничным и мертвенно-спокойным голосом произнес неизвестный. – Я тебя спас, А ты обещала мне детей. Свои обязательства я выполнил.

Анька затихла, как крот под лопатой – а затем резко уселась торчком, потирая глаза.

Огромная роскошная комната, в которой себя обнаружила Анька, была залита ярким дневным светом. Во всю стену, наверное, во все шесть метров было панорамное окно, за которым был балкон, припорошенный снежком – и захватывающий дух вид, мороз и солнце, как говорится. Снег сверкал нетронутой белизной до самого горизонта, до ослепительно-синего неба, и ветви сосен, чуть покачивающиеся на ветру, выглядели на этом потрясающем фоне ярко и как-то празднично, что ли. Слева от Аньки, окопавшейся в подушках, была огромная, как теннисный корт, кровать – Анька пала всего в шаге от нее, не дотянула совсем чуток.

Над ней, закрывая свет, неподвижно, как статуя Ленина в парке, замер тот самый красивый финн, молча протягивающий ей стакан с прозрачной, вкуснейшей, чистейшей водой. На дне стакана, распадаясь на пузырьки, шипела таблетка аспирина.

Жажда была так сильна, что Анька сначала подскочила, требовательно протягивая руки к живительной влаге, а уж потом сообразила, что, во-первых, она голая, а во-вторых – красивый финн, обладатель серых гипнотических глаз, просто чудовищно огромен.

Жадно глотая воду, Анька приплясывала от стыда и тихого офигения.

Красивый финн был не просто высокий – он был мощный, огромный, как шкаф с антресолями. Большая светлая комната в его присутствии казалась маленькой и тесной. Голова финна почти упиралась в потолок. Какая-то домашняя белая толстовка, обтягивающая его мощную грудь, широкие плечи и огромные бицепсы, выглядела как распашонка на Терминаторе, и Анька невольно сравнила мужчину с аккуратно зачехленным танком.

И вместе с этим финн был очень красив. Анька вспомнила свое вчерашнее почти детское восхищение, желание увидеть живьем, потрогать такого красавца – и ее бесхитростная новогодняя мечта сбылась.