Мой русский любовник

Она протянула мне зеркальце. Во второй раз за последнее время я не сумела узнать себя в зеркале. В первый раз — по причине старого, немодного плаща, теперь… Мое лицо было неузнаваемым — другие щеки, другие глаза, другой нос… Нос стал чуть вздернутым, в общем, слегка курносым…

— Великолепно, — сказала Надя. — Вы замечательно выглядите, пани Юлия, совсем переменились…

— Очень хорошо, — услышала я голос Александра.

Вернувшись к себе в комнату, невзирая на позднее время, позвонила Эве.

— Я разбудила тебя? — спросила, услышав ее заспанный голос.

— Случилось что-то?

— Они обкорнали меня.

— Что это за «они»?

— Да эти русские… Господи, и зачем я только к ним пошла… как теперь показаться на людях?

— Что им взбрело в голову?

— Надя — парикмахер. Она просто взяла ножницы — и чик-чик… Разумеется, дирижером выступал он…

Я вдруг умолкла, не зная, как его назвать. Если он не муж Нади, значит, ее бойфренд, но это слово так мне не нравилось…

Эва была в недоумении, не очень понимая, о чем идет речь. Пришлось рассказать ей все по порядку, начиная с приглашения на ужин.

— Но… может, тебе так больше идет?

— Да не в том дело! В моем возрасте не носят такие короткие стрижки.

— Не преувеличивай.

— Ну мне же не девятнадцать лет. Ладно, не буду больше морочить тебе голову среди ночи. Пока, — сказала я. И положила трубку.

Через некоторое время раздался звонок.

— Конечно, по телефону не опишешь, но ведь я тоже советовала тебе укоротить волосы, — сказала Эва.

— Укоротить?! Да меня обчекрыжили, ты понимаешь? И выгляжу я теперь, как… как заключенная в тюрьме…

На какое-то мгновение в трубке воцарилась тишина.

— У волос есть такое свойство — они отрастают, — наконец послышался ее голос.

— Да, но когда они еще отрастут! Через неделю мне начинать занятия со студентами. Не ходить же в университет в платке!

— Ну-у… купи себе парик.

— Нет, это было бы еще хуже. Ладно, что-нибудь придумаю, молись за меня.

— Думаю, ты справишься, — сказала дочь без особой уверенности в голосе.

Я не могла уснуть. Мне вспомнилась одна сцена из моего детства. Тогда я тоже считала, что меня могут наказать за то, что от меня не зависело.

Дедушка появился на пороге кухни, держа в руке костяной гребешок, из которого были выломаны все зубья. Он смотрел на меня сердито:

— Кто это сделал?

Я отшатнулась к стенке и, прислонившись к ней спиной, стояла понурив голову.

— Ну, жду ответа?

— Я.

— Но зачем?

— Потому что это был злой пес и он кусал людей.

Дедушкины губы опасно вытянулись в ниточку. Он помолчал.

— Ты знаешь, что сломала гребень моей матери, бесценную памятную вещь, оставшуюся после нее?

— Я не хотела, но он кусался, — расплакалась я.

Я рыдала от страха, чувствуя, что на этот раз дедушка меня отлупит. Он направился в мою сторону, я вся сжалась под стенкой, закрыв глаза. И тогда раздался голос матери:

— Отец, оставьте ее в покое!

Дедушка замер посередине кухни.

— Не понял, — сказал он, а его брови взлетели вверх.

— Оставьте ее в покое, — повторила мама.

— Ребенок сломал гребень, который принадлежал моей покойной матери.

— Надоело! — крикнула мама. — Вы слышите, отец? К черту вас вместе с этой безделушкой вашей матери…

Наутро я поехала в Сорбонну с одной-единственной мыслью: мне хотелось попасть на глаза секретарше и посмотреть на ее реакцию. Она меня не узнала. Хотя, быть может, она не узнала бы меня и со старой прической — мы виделись с ней всего лишь один раз.

— Мне хотелось бы выяснить — сколько слушателей будет в моей группе? — спросила я робко.

— Я пока не располагаю данной информацией, — сухо ответила секретарша.

Я плелась пешком через город в жутком настроении. Было пасмурно и довольно прохладно, а я не захватила с собой свитер. Неприятный озноб пробегал по спине. Я решила зайти в кофейню, мимо которой как раз проходила. Присев у барной стойки, заказала чашку кофе. Напротив висело зеркало, в котором я увидела свое отражение, к моему величайшему удивлению, не вызвавшее у меня отвращения. Точнее говоря, мне очень шла короткая стрижка. С такой прической я выглядела намного моложе — никто бы не дал мне теперь столько лет, сколько мне было в действительности. Впрочем, для меня это было несущественно — я не чувствовала необходимости выглядеть моложе. Совсем как моя мать, которая так и не смогла понять, что время нельзя ни затормозить, ни вернуть назад. Всем в нашем городке было известно о ее сумасшедшей любви к молодому мужчине…

— Где ты была? — спрашивал дедушка. — Ты хочешь, чтобы в нас тыкали пальцами, чтобы девочке не давали прохода в школе? Очнись, женщина. Прекрати к нему бегать. По крайней мере, это я могу от тебя потребовать… чтоб ты не позорила наш дом на горе… ведь ты… он…

Впервые за всю мою жизнь дедушке не хватало слов. Мама стояла перед ним, как провинившаяся школьница. Ее лопатки еще больше обозначились на спине, а волосы совсем заслонили лицо.

— Если у тебя осталась хоть капля порядочности, перестань туда ходить.

Она молчала, но в ее молчании явно чувствовалось поражение. Мы — все втроем — знали, что она больше к нему не пойдет.