Мой роман, или Разнообразие английской жизни

В этот же самый час Беатриче скрывала лицо свое в подушках, не в силах будучи глядеть на дневной свет, и призывала к себе смерть. В этот же самый час Джулио Францини, граф ди-Пешьера, отпустив несколько тощих, угрюмых итальянцев, с которыми имел длинное совещание, отправился отыскивать дом, в котором находилась Виоланта. В этот же самый час барон Леви сидел за своим бюро и подводил итог к бесконечному ряду цыфр, в заглавии которых стояла следующая надпись: «Счет высокопочтеннейшему члену Парламента Одлею Эджертону». Кругом счета в беспорядке лежали различные документы, и между ними, на самом видном месте, красовался свеженький пергамен с посмертным обязательством Франка Гэзельдена. В тот же самый час Одлей Эджертон только что прочитал письмо от мера того города, которого он был представителем. Письмо это извещало Одлея, что ему не предвидится ни малейшего шанса снова поступит в Парламент по выборам. Выражение лица его, по обыкновению, было спокойно и нога его твердо опиралась в крышку его мрачного железного сундука, между тем как рука его судорожно сжимала левый бок; его взор устремлен был на часы, и голос его едва внятно произносил: «надобно пригласить доктора Ф…..» В тот же самый час Гарлей л'Эстрендж, очаровывавший накануне придворные толпы своим веселым юмором, ходил по комнате в своем отеле, неровными шагами и часто и тяжело вздыхал. Леонард стоял у фонтана, любуясь, как лучи зимнего солнца играли в его брызгах. Виоланта, склонясь на плечо Гэлен, старалась лукаво, хотя и невинно, принудить Гэлен поговорить что нибудь о Леонарде. Гэлен пристально смотрела на пол и отвечала одними только да и нет. Рандаль Лесли в последний раз отправлялся к своей должности. Проходя Грин-Парк, он прочитал письмо из дому, от своей сестры. Окончив чтение, он вдруг скомкал письмо в своей бледной, худощавой руке, взглянул вверх, увидел в отдалении шпицы громадного национального аббатства и, припомнив слова героя Нельсона, произнес: «победа и Вестминстер, но только не аббатство!» Рандаль Лесли чувствовал, что в течение нескольких дней он сделал громадный шаг к удовлетворению своего честолюбия: старинные поместья Лесли были в его руках; Франк Гэзельден, нареченный муж маркизы, весьма вероятно, будет лишен наследства. Дик Эвенель, на заднем плане, открывал то самое место в Парламенте, которое впервые ввело в публичную жизнь раззорившегося покровителя Рандаля.

Глава CV

Многие умные люди весьма неосновательно утверждают, что наклонность делать зло ближнему есть в некотором роде помешательство, и что никто не бросится с прямой дороги в сторону, если жало пчелы не принудит сделать такого уклонения. Разумеется, когда очень умный и благовоспитанный человек, как, например, приятель наш мистер Лесли, начнет располагать своими поступками на основании ложного правила, что «пронырливость есть лучшее благоразумие», тогда любопытно видеть, как много общего имеет он с помешательством: хитрость, томительное беспокойство, подозрение, что все и все в мире в заговоре против него, требуют всей силы его ума, чтоб уничтожить это и обратить в свою собственную пользу и выгоду. Легко может статься, некоторые из моих читателей подумают, что я представил Рандаля чересчур изобретательным в его планах и хитрым до тонкости в своих спекуляциях; но это почти всегда бывает с весьма образованными людьми, когда они решаются разыгрывать роль тонкого плута; это помогает им скрыть от самих себя или по крайней мере представлять себе в более благоприличном виде грязную цель к удовлетворению своего честолюбия. Сказав это в защиту характера Рандаля Лесли, я должен прибавить здесь несколько слов касательно действия в человеческой жизни, производимого какой нибудь исключительной страстью, – действия, которое в наш кроткий и просвещенный век редко можно видеть без маски, и которое называется ненавистью.

В счастливые времена наших предков, когда крупные слова и жестокия драки были в большом употреблении, когда сердце каждого человека было на кончике его языка и четыре фута острого железа висело у него на боку, ненависть разыгрывала прямую, открытую роль в театре мире. Но теперь где эта ненависть? видал ли кто нибудь ее в лицо? Неужели это улыбающееся, добродушное создание, которое так искренно жмет вам руку? или пышная, надменная фигура, которая называет вас своим «высокопочтеннейшим другом»? или изгибающийся и выражающий свою признательность подчиненный? Не спрашивайте, не старайтесь отгадать: это напрасный труд с вашей стороны; вы только тогда узнаете, что это ненависть, когда откроете яд в своей чаше или кинжал в своей груди. В век минувшей старины угрюмый юмор изобразил в картине «Танец Смерти»; в наш просвещенный век сардоническое остроумие непременно должно бы представить нам «Маскарад Ненависти».