Мой роман, или Разнообразие английской жизни

О, Гэлен, прекрасная Гэлен! тип спокойного, светлого, не бросающегося в глаза, глубоко чувствуемого совершенства женщины! Ты уже женщина, – не идеал, вызываемый из пространства поэтом, но скорее спутник поэта на земле! женщина, которая, при своем ясном, лучезарном видении предметов действительных и с тонкими фибрами своего нежного чувства, заменяет недостатки того, чьи ноги спотыкаются на земле, потому что взоры его устремлены в надзвездный мир! женщина предусмотрительная, составляющая отраду жизни, – ангел, осеняющий своими крылами сердце, охраняя в нем божественную весну, на которую еще не пахнуло оледеняющим дуновением зимы порочного мира! Гэлен, нежная Гэлен! неужли и в самом деле этот причудливый и блестящий лорд должен найти в тебе возрождение своей жизни, обновление своей души? Твои кроткия, благоразумные домашния добродетели какую пользу могут принести человеку, которого сама фортуна защищает от тяжелых испытаний, которого скорби не могут быть доступны для твоих понятий! чтоб следить за стремлением души которого, – стремлением неправильным, взволнованным, – за душой, то возвышающейся, то падающей, потребны зрение утонченнее твоего, Гэлен, и сила, которая могла бы поддержать рассудок, во время его колебания, на крыльях энтузиазма и пламенной страсти?

И ты сама, о природа, скрытная и покорная, которую нужно ласками вызвать из под прикрытия и развить под влиянием тихой и благотворной атмосферы святой, счастливой любви, – будет ли достаточно для тебя той любви, которою Гарлей л'Эстрендж может располагать? Только что развернувшиеся цветы не завянут ли под прикрытием, которое защитит их от бури, но между тем лишит животворных лучей солнца? Ты, которая, пробуждая в нежном создании чувство любви, ищешь, хотя и смиренно, отголоска на это чувство в душе другого создания, – можешь ли ты перелить источник радости и скорби в сердце, которое остыло для тебя? Имеешь ли ты на столько прелести и силы, свойственных луне, что приливы того прихотливого моря, которое называется сердцем, станут возвышаться и понижаться по твоему произволу? К тому же, кто скажет, кто догадается, до какой степени могут сблизиться два сердца, когда между ними ничего нет порочного, ничего преступного и когда времени предоставлена полная свобода связать их вместе? Самая драгоценнейшая вещь в мире есть союз, в котором два создания, несмотря на контраст в своих характерах, стараются гармонировать друг другу, заменяя недостатки друг у друга своими совершенствами и составляя одну сильную человеческую душу! И то большое счастье, когда оба существа могут принести к брачному алтарю если не пламя, то, по крайней мере, фимиам! Там, где все намерения человека благородны и великодушны, где чувства женщины нежны и непорочны, любовь если не предшествует им, то последует за ними, – а если и не последует за ними, если в гирлянде недостанет роз, то, конечно, можно сожалеть об этих розах, не опасаясь, однако, шипов.

Утро было теплое, несмотря на то, что воздух состоял из сероватой мглы – предвестницы наступления зимы в Лондоне. Гэлен задумчиво гуляла под деревьями, которые окружали сад, принадлежавший дому лорда Лэнсмера. Еще многие листья оставались на сучьях, но уже завялые и пожелтелые. Местами щебетали птички; но уже в звуках их песен отзывались печаль и жалоба. Все в этом доме, до приезда Гарлея, было странно, и наводило уныние на робкую и покорную душу Гэлен. Лэди Лэнсмер приняла ее ласково, но с некоторою принужденностью. Надменное обращение графини со всеми, кроме Гарлея, делало еще застенчивее робкую сиротку. Участие, которое лэди Лэнсмер принимала в выборе Гарлея, её старание вывести Гэлен из задумчивости, её наблюдательные взоры, которые останавливались на Гэлен, когда она застенчиво говорила или делала робкое движение, пугали бедного ребенка и принуждали ее быть несправедливой к самой себе.

Даже самые слуги, при всей их степенности, важности и почтительности, представляли грустный контраст с светлыми, приветливыми улыбками и свободным разговором итальянской прислуги. её воспоминания о свободном, радушном обращении на континенте, которое развязывало даже самых застенчивых, представляли пышную и холодную точность во всем окружающем ее вдвойне страшным и унылым. Лорд Лэнсмер, не знавший еще видов Гарлея и вовсе не воображавший увидеть впоследствии невестку в лице Гэлен, которую он считал за питомицу Гарлея, был фамилиарен и любезен, как надлежало быть хозяину дома. Впрочем, он смотрел на Гэлен как на ребенка и весьма естественно предоставил ее графине. Неясное сознание своего сомнительного положения, своего сравнительно-низкого происхождения и богатства тяготило её и огорчало; даже чувство признательности к Гарлею становилось для неё бременем при одной мысли о невозможности выказать свою благодарность. Признательный человек никогда не хочет оставаться в долгу. Да и что могла она сделать для него?