Мой Рагнарёк

«Интересное» — это еще слабо сказано! Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч — думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве хорошей штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий атлетизмом. Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала белоснежную одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.

* * *

Покончив с рисованием, одноглазый заговорил — не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому, надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой — и это после всех заверений Джинна, что знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание…

— Что он делает? — Нетерпеливо спросил я — не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.

— Что ты делаешь? — Сначала этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом моего собственного, потом я понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в джинсах и кожаной летной куртке, который только что вышел откуда-то из темноты и оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть не стал обладателем здоровенного синяка на груди: с такой страшной силой бухнулась вниз моя нижняя челюсть. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной, но не обрюзгший старик, каким он стал в конце своей биографии, а худой и здорово помолодевший — сейчас он выглядел, как в свои лучшие времена.

— Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! — Ошеломленно спросил я.

Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый.

Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым — не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино… Пока я удивлялся, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.

— С кем ты успел подраться, Один? Неужели сюда приходил этот загадочный убийца?

Или ты просто решил снова навестить Аида и на сей раз выбрал кратчайший путь?… Да ты уже перемазал своей кровью вход в мое жилище! Но зачем?

Просто так, для красоты? Очень мило с твоей стороны, но мне не нравится, если честно… А что это за знак? Опять твоя загадочная дикарская магия? Я думаю, тебе надо срочно перевязать руку. Или ты все-таки собираешься истекать кровью, пока не увидишься с Аидом? Не стоит трудиться: вряд ли он успел протрезветь.

— Не выдумывай, Паллада. — С царственной снисходительностью сказал одноглазый. — Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение — отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов — именно то, в чем мы сейчас нуждаемся… А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.

— Так это знак защиты? Спасибо. — Улыбнулся Марлон Брандо. — Думаешь, он поможет?

— Сомневаюсь. — Невозмутимо признался одноглазый. — Если бы я знал имя того, кто охотится за вашими жизнями, от моей защиты было бы куда больше пользы. Впрочем, в отличие от твоих дурней Хранителей моя руна хотя бы не поленится поднять тревогу.

Это — все, что я могу сейчас сделать, но согласись, что это — гораздо лучше, чем ничего…

А когда ты успела снова нацепить на себя это тело, Афина? Скажи, неужели тебе до сих пор не надоело выглядеть подобным образом?

— Мой облик — не твоя забота! — Гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом почему-то резко сменил тон и добавил почти виновато:

— Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды… или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее — словно и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки прийдет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные — и даже не стыжусь в этом признаться!