— Я не собираюсь никого и никуда возвращать, — не глядя на него, произнесла я. Чтобы хоть чем-то заняться, присела и нарочито медленно принялась застегивать сандалии. Пальцы противно дрожали. Не сразу удалось просунуть хлястик в крепление замка, а потом еще и нащупать дырочку, чтобы протиснуть в нее металлическую палочку.
Алессандро все это время молчал, терпеливо ждал, пока я сражалась сначала с одной, а потом со второй застежкой.
Я чувствовала, как кровь приливает к щекам, когда поднималась с корточек. И это было не из-за напряжения. Меня обуревали злость, желание наговорить ему столько грубостей, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь и трусость, которая мешала это сделать. Что он себе позволяет? Кто он такой вообще? И какое ему дело до мерзавца капитана?
— Ты вернешь Пуччини, — услышала я спокойный голос Алессандро, когда повесила полотенце на шею и направилась к дому.
Не дойдя до конца пирса, я резко затормозила и повернулась к нему. Ранее принятое решение не разговаривать с ним на эту тему и не обращать внимания на его властный тон, разлетелось, как фарфоровое блюдце от удара об асфальт. Одного взгляда на его спокойную физиономию стало достаточно, чтобы меня прорвало.
— Ты чего лезешь в мою жизнь?! Тебе какое дело?.. Хочу и увольняю! Я там хозяйка, а не ты! Пуччини — мерзавец, каких еще поискать! И я его уволила, понял? Он хам и тупица… — кричала я, путаясь в словах, плохо соображая, что несу. У меня всегда так — в минуты сильного волнения речь становится путанной. Трудно подобрать слова, чтобы яснее выразить мысль. Потом я осознаю, что можно было бы сказать так и так… Но в нужный момент все разумное вылетает из головы, словно не может находиться в одном месте с бьющими через край эмоциями.
Из всех желаний осталось единственное — оскорбить Алессандро и, как можно, сильнее. Я не заметила, как перешла на русский, видно эмоциональный накал ярости достиг такого состояния, что ограниченный запас английских слов не смог с ним справиться. Но это я поняла гораздо позже…
— Ты — зажратый урод, мешающий жить другим. Думаешь, имея деньги, все можно?! А хрен тебе! Ко мне не лезь, понял! Вокруг меня и без тебя уродов хватает. — И это далеко не все, что я ему сказала. Сама даже не ожидала, что знаю столько ругательных слов.
— Все сказала? — спокойно уточнил Алессандро, когда поток моей длинной речи иссяк. К тому времени я вся взмокла от злости и перенапряжения, хоть опять лезь в море. Он же, как ни в чем не бывало, приблизился ко мне, моментально остужая пыл ледяным взглядом. Ни разу до этого не видела в его глазах такого презрения и злости! Весь его вид кричал: «Ты бесполезная вошь, которая напрасно топчет эту землю. От тебя пользы, как от козла молока…»
Я попятилась от испуга и неожиданности. Но он и не собирался приближаться, лишь настолько, чтобы я могла хорошо видеть его лицо.
— С завтрашнего дня Карло Пуччини должен опять стать капитаном шхуны. Если не сделаешь этого, пожалеешь. Вернутся все твои проблемы, даже с прицепом. Поверь мне, ты и дня тут не выдержишь.
Несколько секунд он рассматривал меня своими льдинками, видно закрепляя эффект сказанного. Потом так же молча прошел мимо и удалился в сторону своего дома.
Я еще какое-то время смотрела в темноту, что поглотила Алессандро. Голова опустела, словно из нее вытрясли все мысли. В душе было настолько противно, что хотелось завыть в голос. Слезы непроизвольно выступили на глазах и заструились по щекам. Мне стало нестерпимо жаль себя. Почему я такая невезучая? Кто решил, что именно со мной можно так поступать? Каждый раз, когда я начинала чувствовать себя счастливой, случалось что-то, что отравляло мое существование. И что мне делать с этой безрадостной жизнью?
И этот человек целовал меня вчера! А я отвечала ему! Господи, что твориться вокруг меня?! Какие-то тайны, интриги… И Олеся уехала так не вовремя. Я тут совершенно одна, даже посоветоваться не с кем. За тысячи километров от дома, в чужой стране, без единого друга!
Мне стало так страшно на пустынном ночном пляже, что я поспешила домой. Аппетит пропал совершенно. Даже мутило от мысли о еде. Приняв душ, я налила себе большую чашку чая и пила ее маленькими глотками, стараясь ни о чем не думать. Но мысли упорно лезли в голову, одна безрадостней другой. Если я хочу спокойного существования, пока не дождусь Олеси, и мы не сможем уехать домой, нужно вернуть капитана на корабль. Плевать мне на принципы. Здоровье дороже. Не хочу я ни с кем и ни с чем сражаться. Хочу нормальной жизни, скучной, привычной, какая была у меня до поездки на Лампедузу.
Почувствовав, как успокаиваюсь, радостная, что приняла единственно правильное, я отправилась спать.