Мой пленник

Переодевшись в неопреновый гидрокостюм, я вернулась в бухту, когда-то этот заезд использовали, чтобы загонять водный транспорт, а в последние годы только я эксплуатировала его для погружений.

Вернувшись к пленнику, я невольно любовалась им в лучах восходящего солнца. Его руки сцеплены с ногами сзади, но из-за того, что к этим оковам я прицепила цепь и натянула ее на балке, он вынужден был пребывать в нирване, стоя на коленях и уронив лихую голову на грудь. Но даже в таком виде от него за версту разило силой.

Чем-то он мне напоминает статую Геракла, но хоть детально я не видела, что у него в штанах, того, что я успела пощупать ночью, достаточно, чтобы понять, что мраморному Гераклу есть от чего впасть в отчаяние.

Сознание к нему возвращалось медленно, но как же прав был папа! Ни один мускул на лице не дернулся, а ведь он сразу понял, что уже не в своей клетке и его мышцы сейчас нестерпимо жжет, потому что в таком положении он висит уже несколько часов.

– Где мой ужин, Булка? – встретившись со мной взглядом, нахально растягивает губы в улыбке пленник.

Но только лишь губы. Его голубые глаза уже отсканировали все видимое пространство, и в них нет ни тени улыбки.

– Если не ответишь на мои вопросы, ужином будешь ты! – хочется мне сразу дать ему понять, что мое терпение лопнуло, уверена, у меня уже серьезные отклонения в психике.

Говоря это, я имела в виду глубокое море за его спиной, где в случае его несговорчивости он будет кормить рыб, но напугать его, конечно, не вышло, он только, пошло улыбаясь, облапал меня взглядом с ног до головы. Эластичная ткань гидрокостюма всего три миллиметра, плотно прилегающая к телу, но никогда прежде я не чувствовала в нем себя голой, только от этих голубых сканеров.

– Сладенького захотелось? – опять нарушал правила допроса пленник, конечно, делая вид, что я его сожрать хочу.

Я должна задавать вопросы, а не он! И тут до меня дошло, что он не только тянет время, изучая местность, но и цепь тоже тянет.

И без того натянутые нервы от ненависти и злости, от страха, спрятавшегося где-то в глубине души, лопнули со звоном в ушах, и я врезала ему со всей силы по лицу за то, что сбивает меня с праведного пути мщения, заставляя думать о грехах.

– Ну как? Сладко? – прошипела я ему в лицо, наблюдая, как в рассеченной губе появляется кровь врага.

Голубая радужка темнеет на глазах, становясь схожей по цвету волнам за спиной невыносимого упрямца, который медленно, слизав с губы кровь, снова ухмыляется:

– Не кисло. Хороший удар, Булочка, – веселится наглый тип, доводя меня до исступления.

– Где он? – едва сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть, но понимаю, что, увидев мое отчаяние, он и это сможет использовать.

Фотография моего отца шесть лет назад. Последняя. Сделана перед зданием аэропорта за пару минут, как он в последний раз обернулся и улыбнулся мне, скрываясь в дверях.

Пленник молчит и на фото не задерживает взгляда и секунды, зато пристально наблюдает зп старательно установленным мной манекеном в военной форме и автоматом с пустым рожком.

Не знаю, показалось мне или это продиктовано страхом разоблачения, но сузившиеся глаза будто заподозрили неладное, поэтому я не раздумывая столкнула пленника в воду, ослабляя цепь.

Мне пришлось отсчитывать секунды и одновременно осмотреть обоих моих пластмассовых помощников, немного меняя их положение.

В эпической сцене терминатора опускали в кипящий металл, а я наоборот извлекала своего личного из прохладной воды, удерживая кнопку пульта.

Когда я встретилась с взглядом с умытым Сладким, я поняла, что с этой секунды он больше шутить не будет.

Какими бы стальными ни были его нервы, водная стихия для него – непреодолимая фобия.

Мощная грудная клетка ходит ходуном, заталкивая кислород в легкие. Его глаза мечут разряды синих молний, предвещая шторм, ураган и апокалипсис лично для меня.

– Ответь на один вопрос, Мой Сладкий! Где этот человек? – сжимающиеся челюсти и тяжелый взгляд намекали мне, что больше я не добьюсь от него ни одного слова.

От этого отчаяние накрывало с головой, путая сознание остервенело мечущимися там мыслями, что больше нет ни единого шанса найти отца в этой стране варваров и нищебродов.

– Он жив? Он в вашем вонючем канале? Код Д-28? Говори! – хлестала я его по спине шомполом от автомата.

Его гладкая кожа от ударов вздувалась кровоточащими полосками, но он даже не вздрагивал, не говоря уж о том, чтобы издать хоть звук. Стоя за его спиной, я рыдала, сама не понимая, от чего больше – от того, что я бессильна или от сострадания к самому ненавистному человеку на планете. Но как бы я его ни презирала, я не могла погасить в себе восхищение его стойкостью, окуная его снова и снова в воду, я выбилась из сил задавать ему вопросы и полосовать и без меня испещренную шрамами кожу.

«До конца любой ценой» – так гласит одна из строк на его татуировке, среди прочих заповедей воина. Его можно уничтожить, но победить никогда!

Я видела, как он измучен, иначе быть не могло. Длительное заключение, болезнь, голод со вчерашнего дня и мои издевательства.