Мой отец знал Дугласа Макартура

Терпеливо улыбаясь, председатель кивнул. Гордо, торжественно, словно раскрывая тайны Вселенной, он наклонился и что-то потянул рядом со стулом. Часть стены отодвинулась в сторону, открыв разделенный телевизионный экран. На левой половине было изображено бесконечное пространство, в котором он изначально очутился. Неподвижные тела стояли по стойке смирно, как бесконечная Терракотовая армия; так далеко, насколько позволяла камера. На правой половине экрана азиат все еще стоял на одном из станков, тщетно пытаясь разобрать его.

— Так мы следили за тобой, — сказала женщина.

— А вот и наше главное достижение, — объявил председатель. — Или прототип.

Он потянул что-то еще под столом, и на противоположной стороне комнаты открылась еще одна секция стены. На экране был ряд домов. Они были не очень велики и не очень профессионально сконструированы. Они напоминали декорации ситкома, внешний вид места жительства главной семьи, как это было задумано кем-то не обладающим ни вкусом, ни художественным чутьем. Он добавил: — Вот здесь мы живем.

— Скоро у нас будет парк, — взволнованно сказала женщина, которая привела его сюда.

— И магазин! — восторженно воскликнула другая женщина, сидевшая дальше за столом.

— Я священник, — поднялся мужчина средних лет с аккуратно подстриженной бородкой. — Я могу женить людей!

Разом заговорили все остальные, но председатель встал и поднял руку.

— Как видите, мы тут кое-что строим. И хотим, чтобы вы стали частью этого. Мы хотим, чтобы вы присоединились к Совету.

Он посмотрел на ряд домов. Парк? Магазин? Браки? Он знал, что они пытаются построить. Общество… общество мертвых.

Он перевел взгляд на людей перед собой. Сложно было сказать наверняка, но он догадался, что все они из двадцатого века. В противном случае, их работа продвинулась бы гораздо дальше. Кроме того, он никого не узнал. Ни одной знаменитости. Здесь не было ни Альберта Эйнштейна, ни Мао Цзэдуна, ни Чарльза Дарвина, ни Наполеона, ни Джона Ф. Кеннеди, ни Гитлера. Они были никто. Среднее звено, а не лидеры.

Неудивительно, что они мыслили так мелко.

Он подумал о людях, которых убил до того, как его застрелили копы; и о тех, кто сидел в его подвале, за что его пытались арестовать; и о тех, о ком они не знали: о тех, кого он убил в других городах под другими личинами. Все они были где-то здесь, в первой комнате или во второй.

Председатель выжидательно улыбнулся.

— И это все, что вы хотите делать? — спросил он. — Строить дома, находить себе пару и притворяться, что все еще живы?

Мысль о таком мире угнетала его: пародия на мир, который они оставили позади, ничто иное, как бессильные тени жизни живых.

— Какой в этом смысл?

— Мы пытаемся создать жизнь для себя.

Он покачал головой.

— Мы не едим. Мы не спим. Мы не гадим. Мы не трахаемся. Вы называете это жизнью?

— Мы не живем.

— В этом суть, — он посмотрел на них глаза в глаза. — Вот почему я их ненавижу.

— Кого?

— Живых.

Потрясение на их лицах наполнило его удовлетворением. Он продолжил:

— Если бы вы были честны с собой, если бы у вас хватило смелости, вы бы чувствовали то же самое. Я злюсь? Я обижен? Я завидую? Да! Я об этом не просил, и не хочу с этим мириться. Я этого не потерплю.

Он стукнул кулаком по столу.

— И никто из нас не должен.

Он переводил взгляд с одного члена совета на другого:

— Нам нужна армия. Нам не нужно создавать свой собственный мир из… старых тел или костей, или херни, которую вы тут используете. Мы должны захватить их мир. Это был наш мир. На самом деле, это был наш первый мир. Мы должны вернуть его. Мой отец знал Дугласа Макартура,[5] и знаете, что сказал ему генерал? «Никогда не отступай и не сдавайся, бери, что можешь, и делай своим». Мой старик был никем, рядовым, но он последовал этому совету и кое-чего достиг в этой жизни. Так же, как и генерал.

— Более того, — продолжил он. — Они оба где-то здесь. Мы могли бы их использовать.

Председатель прочистил горло:

— Я не думаю…

— Ваши дома выглядят хреново, — перебил он. — И у вас будет магазин? У вас будет парк? Да вы могли бы жить в замке Херста.[6] Или в пентхаусе в Нью-Йорке. Где угодно. Мы все могли бы. — Он поднял сжатый кулак. — Нам просто нужно взять то, что мы хотим. У живых.

— Мы не знаем, где они находятся. Мы даже не знаем, где мы находимся!

— Мы это выясним. Мы добрались сюда, не так ли? Мы выбрались из той комнаты, где оказались после смерти. Вы, ребята, построили эту фабрику, это сообщество. Сейчас настало время сделать следующий шаг.

Он видел страх в их глазах, и ему это нравилось.

Он помнил, каково это — быть застреленным, помнил удовлетворение на лице жирного ублюдка, который выбил пистолет из его руки, и больше всего на свете хотел мести. Он подумал о том, как Уитни Хьюстон выбивает дерьмо из Ричарда Никсона. Если бы они могли обуздать этот гнев — вернуться в комнату и собрать тех, кто был наполнен такой яростью, — они могли бы собрать боевую силу, которую было бы невозможно остановить, состоящую из солдат, которых нельзя убить, потому что они уже мертвы.