Мой одесский язык

…Зрителей уже не два ряда, а небольшая толпа. И они улыбаются, и смотрят на меня по-доброму. Наверное, потому что я всё знаю и про «Золотой ключик», и про овощной, и про Воронцова с евреями. Потому что где бы я ни была – в любой момент времени я могу оказаться здесь, на стуле, на Дерибасовской. Тело помнит. Этого невозможно забыть. Это навсегда. И этот август, и этот Город – позади, впереди, справа и слева, кругом и в обратную. И стул, на котором. И стол, за которым. И поставленная поперёк себя Дерибасовская…

Наверное, я несу что-то подобное, потому что чувствую, как теплеет взгляд Лалы и как подтягиваются и подтягиваются ко мне зрители-слушатели. Как улыбаются они не протокольно, а от души, и как их всё больше, и больше, и больше… И вдруг! – я сижу на стуле на залитой солнцем Дерибасовской посреди радостных доброжелательных людей.

И чувствую себя не «бывшей», а самой настоящей! Я здесь по праву, какого бы года рождения и цвета паспорта я ни была. И прекрасно, что шатёр унесло на фиг ещё вчера, потому что я – живая, и я – часть живого, и не надо воздвигать надо мной и называть в честь. Ни до, ни во время, ни после. Потому что я – всего лишь один из форменных элементов тока крови этого Города. И пока я здесь – я везде, а когда меня не будет, когда меня утилизирует печень этого Города – будут другие форменные элементы, вновь рождённые всегда юным, всегда плодородным костным мозгом этого Города…

Кажется, и это я несу вслух, и кажется, кто-то снова смеётся, а кто-то тайком смахивает одиночную слезу. Или это солнце, ветер и пыль? И организаторы намекают, что пора заканчивать, потому что «тут сейчас концерт» – программа есть программа. И я раздаю и раздаю, раздаю и раздаю автографы под песнопения и гитарные переборы и наконец не понимаю – знаю: я тут по праву. Если вот эта вот красивая девушка, влюблённая в мою «Большую собаку», купила билет на поезд и приехала в Одессу из Львова и привезла мне в подарок душистый кофе, и если одесские писатели и поэты дарят мне свои книги, и если, и если, и если… И если съёмочная группа новостей, страшно торопящаяся – то ли за президента, то ли за себя, что понятней, – машет мне рукой «предводителя», мол, подождём, раздавайте свои автографы, и если, и если, и если… То – я тут по праву сижу на стуле. И микрофон мой – по праву. И Дерибасовская. И белые хризантемы. И Город. И Город. И Город. Который был, есть и будет, что бы там ни было уже с этим здоровьем!

Вот в таком я, примерно, настроении несу благостную чушь в камеру терпеливых телевизионщиков около мусорных контейнеров.

И в таком же, всё ещё – даю интервью.

И почти в таком же – ещё одно.

И только уже когда мы едем на радио, я понимаю, что страшно хочу малосольной тюльки с пусть и остывшей, но всё ещё варёной картошкой и розовыми помидорами микадо.

И пока знакомлюсь с ведущим – хочу тюльки, картошки и помидоров.

И пока мы целый час занимаемся тем самым свистом в эфире под перезвон мобильного ведущего – тоже хочу.

– А у нас на прямой эфир телефоны не берут, – даже не сержусь, а смеюсь я в рекламной паузе, представив себе моего друга – Игоря Ружейникова – ведущего радио «Маяк», обладателя и «серебряного…» и уже даже «золотого микрофона», прикрывающегося ладошкой от эфирного пространства и шипящего в трубку: «Успокойся, сказал же, поставлю я твою песню!» Нет. Не могу представить. Игорь Владимирович слишком профессионал. А ведущий «Одессы-мамы» – слишком одессит. Может, он не так сценичен в речи и не так поставлен голосом, и он отвечает и отвечает на звонки «своих», параллельно ставя меня в известность, что вот, мол, у человека день рождения бабы! Но – «У человека день рождения бабы!» – это вам не «день рождения подруги приятеля». И от этого мне ещё больше хочется тюльки с картошкой и помидорами под водку, а не «вонючих» сыров с вином «по склону-сезону»…

– Спустимся к морвокзалу, прогуляемся и потом поужинаем. Никуда в рестораны не пойдём, поужинаем в номере.

– Да, малыш. Ты уверена, что надо прогуливаться? Мне кажется, тебе сегодня уже слишком и прогулок, и бесед, и Одессы.

– Нет, мы прогуляемся, а потом поужинаем. Здесь, в постели. Сперва прогуляемся, выпьем кофе на морвокзале, а потом…

– Хорошо, как ты захочешь.

– Я хочу прогуляться…

– Да-да… Но ты же так хотела тюльки, картошки, помидоров. Под водку.

– Хотела… Но мне кажется – само хотение было настолько самодостаточным, что самой тюльки, картошки, помидоров и водки уже не надо.

– Но Ленка же полночи чистила, варила и разгуливала тут королевой по мрамору с торбами…

– Ладно… Я в душ. А ты – накрывай на стол. В смысле – на кровать…

И под «Турецкий гамбит» из – в кои-то веки – телевизора мы наконец съедаем всё приготовленное и принесённое моей подругой.

Потому что не в морвокзале этот Город. И не в стуле на Дерибасовской. Не в шатровости и бульварности.