Мой обман

Помню это состояние. Но не хочу снова испытать. Видеть близкого человека и не в силах ничем помочь. Пусть мы не вместе, но вычеркнуть ее из своей жизни я уже не могу. Она там была и в свое время изменила судьбу.

Заходить внутрь мне нельзя, но можно посмотреть через идеально чистую стеклянную дверь. Уровень стерильности зашкаливает и я тут явно лишнее звено, но… это же не морг. Кто бы там не лежал, он жив. Иначе меня бы тут не было. Я цепляюсь за эту мысль, успокаивая себя.

Смотрю сквозь стекло, натыкаясь сначала на свое отражение, а потом уже взгляд проникает вглубь. Изображение плывет.

Бледная, как неживая. Как будто со всех капилляров разом спустили кровь. Она с кучей трубочек и подключенная к каким-то аппаратам, отсчитывающим равномерные стуки. Как приговор или обратный отсчет.

Еще утром улыбалась мне и поздравляла с днем рождения. Я же даже подарок ее не посмотрел. Идиот. Тот самый, который никто не поймет, кроме нас. Медсестра за спиной что-то спрашивает, а не могу сосредоточиться на ее голосе. В голове все переворачивается.

Как близко возле нас смерть. Я и забыл об этом уже. Стоит только представить, что этого человека может не стать. Как все меняется. Как он уже не кажется таким уж плохим. Что совсем и не хочется, чтобы он исчезал из твоей жизни.

Я прикрываю глаза и снова открываю, как будто это выдернет из сна и все окажется подсознательным страхом, что просочился в сновидения. Но четкий запах больницы и антисептиков не делают все проще.

Это Лера. А значит, она действительно…

— Как она? — Оборачиваюсь и смотрю в глаза девушке в белом халате. Понимаю, что обманывать ей не за чем. Им не привыкать говорить самые страшные прогнозы. Хоть и нет смысла оттягивать приговор.

— Состояние девушки стабилизировалось. Врачам удалось сохранить беременность, но как плод перенесет наркоз неизвестно. Угроза выкидыша до сих пор сохраняется. Но вы лучше поговорите с лечащим врачом, он вам больше расскажет. Вы принесли документы?

— Нет, я ехал с работы. Но это она. Орлова Валерия Олеговна.

— Хорошо, я запишу. Привезите, пожалуйста, завтра документы.

Я хочу спросить, чей это ребенок, но понимаю, что она не ответит на этот вопрос. Никто, кроме Леры не ответит.

Я смотрю еще раз на нее и не понимаю, как она смогла это скрыть. Почему не рассказала? Это ведь… три месяца… это может быть мой ребенок, а может и не мой.

После разговора с врачом я стягиваю больничную одежду и выхожу на улицу. Делаю глубокий вдох, пытаясь понять, что происходит. Она рассталась с Ваном, вернулась в Россию, съехала с квартиры и не живет с родителями. История с ремонтом скорее всего лажа. Если не обратилась за помощью к отцу, значит боится, что он сделает также, как тогда. А значит это не ребенок Шаолиня, иначе отец был бы только рад укреплению межрасовых связей.

Кручу в руках телефон и думаю, кому позвонить первым. Они узнают и все равно нужны ее документы. Если Алиса об этом знала и так себя вела, то боюсь, что она разочарует меня еще больше и, кажется, я когда-то ошибся в ней. Они же подруги, она не может не знать. С другой стороны, Алиса так была против наших отношений, что Лера вряд ли рискнула бы рассказать ей правду. Я набираю сразу Марка и жду, когда ответит.

— Да, Миш, я уже прочитал ей лекцию, чтобы не лезла в ваши отношения, — Алиса смеется на заднем фоне и мне не хочется портить им вечер, но у меня даже руки начинают дрожать, когда я представлю, что она может не выжить. Что, возможно, мой ребенок может не выжить.

— Марк, включишь громкую связь? — Мне нихрена не до шуток. — Алиса? — откашливаюсь, потому что знаю, что она меня слышит. В горле пересыхает от того, что надо ей сказать.

— Да, Миш. — Ее голос уже не такой заносчивый и, возможно, надо было звонить ей сразу, но какая к черту теперь разница.

— Ты знала, что она беременна?

Они оба замолкают, переваривая эту мысль.

22

— Кто? — переспрашивает Алиса, но она ведь понимает, что у нас не так много общих знакомых. — Лера?

— Да.

Мне просто надо знать, Алиса в курсе беременности и все равно так себя вела или действительно не знала, и тогда, как и я сейчас, будет чувствовать себя искупавшейся в дерьме.

— Она беременна? — голос становится громче и ближе.

— Да.

— Я не знала, Миш… честно. — Она плохо умеет врать, поэтому верить ей не сложно. Сложно понять. — А почему ты так об этом говоришь, как будто что-то произошло?

— Потому что произошло. Она попала в аварию и сейчас в реанимации и, как оказалось, она беременна.

— В аварию? Что с ней? Мы же виделись днем?

— Днем виделись, а потом ушла. Врач сказал, что ее жизни ничего не угрожает, но беременность по-прежнему под угрозой.

— Вот же… Я честно не знала, Миша, я бы никогда… — Она всхлипывает, только теперь ее слезы ничего не исправят. — Марк, давай съездим туда? — Я слышу, как она обращается к мужу, но останавливаю их.

— Не надо сюда ехать, — вклиниваюсь в разговор. — Мы ничем пока не поможем и нас все равно не пустят ночью. Надо собрать какие-нибудь вещи ей и документы. Нужно кому-то съездить в Одинцово.