Мой Ницше, мой Фрейд… (сборник)

Нашей старенькой матушке не пришлось пережить не только переворот, но и смерть своего старшего сына, который был ей советчиком и защитником, – вскоре после начала войны он скончался от сердечного спазма, не выдержав многочисленных забот и тревожных предчувствий. Она жила одна и была счастлива, зная, что рядом есть вполне устроенные дети и внуки. Больше всего ее угнетало то, что мы, дети, навязали ей уже в преклонном возрасте компаньонку, которая должна была ухаживать за ней, – кстати, родственницу, к которой она относилась хорошо, но не настолько, чтобы терпеть ее постоянное присутствие рядом. Несмотря на то, что ее окружали сыновья и внуки, она умела наслаждаться одиночеством и всегда была чем-нибудь занята. И читала она, как правило, не то, что ей советовали другие; так, уже в глубокой старости она увлекалась чтением «Илиады». Рассказывая о ее жизни в период от восьмидесяти до девяноста лет, я не могу обойти молчанием великую битву и победу, о которых она мне поведала в один из моих приездов в Россию. Речь шла об уничтожении дьявола, от которого она, человек глубоко верующий, сочла необходимым окончательно избавиться еще при жизни. На мой ошеломленный вопрос, не уничтожила ли она при этом заодно и Бога, так как именно ему дано решать такие вопросы, она ответила успокаивающе и почти снисходительно: «Тебе этого не понять, с Ним ничего не случится, кроме того, я годами спрашивала у Него совета на этот счет – нет, с Ним, разумеется, ничего не будет, но дьявола он, конечно же, изгонит». При этом она не отрицала до конца причины поздней и энергичной перемены убеждений – того обстоятельства, что постепенно она вынуждена была признать безбожие всех своих детей, оказавшихся под властью дьявола, хотя мои братья из рыцарских побуждений еще принимали участие в известного рода церемониях в угоду своим женам и нашей Мушке. Вместе с тем она никогда не делала ничего такого, что повергло бы ее в состояние внутренней раздвоенности: она явно во всем следовала непосредственному импульсу и только потом обдумывала тот или иной свой поступок и приводила его в соответствие со сложившимися обстоятельствами. Вот еще одно воспоминание о ее душевном спокойствии: по утрам, когда она, бывало, сидела за столом и улыбалась своими синими глазами, не выцветшими и в старости, нам казалось, что она смеется над нами, но потом оказывалось, что она улыбается какому-то своему приятному сну, – и все разрешалось шуткой: после не особенно веселых дней (дней скучных у нее вообще не было) наша Мушка вознаграждала себя по ночам занимательными сновидениями. В последние годы жизни, когда она начала плохо слышать, она развлекалась даже тем, что приглашала к себе таких же туговатых на ухо дам, и они говорили «мимо друг друга», а потом, весело смеясь, она рассказывала, как каждая из них, в том числе и она сама, иногда улавливали неправильные ответы собеседниц, но при этом ни в малейшей степени не заботились о собственных репликах, тоже поданных невпопад.

Помимо чтения, больше всего ее привлекали наблюдения над природой. Особенно блаженствовала она летом, но даже поздней осенью, стоя перед окном городской квартиры, она могла, как с живыми существами, беседовать с деревьями на улице или любоваться тем, как меняется их освещение. Все ее комнаты всегда были уставлены высокими лиственными растениями, за которыми она сама ухаживала, но в то же время она терпеть не могла рядом с собой животных. Однако в преклонном возрасте ее уже тяготила всякая собственность – все то, что посягало на ее желание быть наедине с собой. Она заботливо и осторожно обращалась с любым предметом, бывшим в ее собственности, но в то же время радовалась, если могла незаметно избавиться от него в пользу близких или других людей. Постепенно складывалась странная ситуация, когда надо было возвращать подаренные ею ранее вещи, чтобы вокруг нее не возникала пустота. Временами она казалась мне человеком, который освобождается от земных привязанностей и перед уходом раздает остающимся свои, так сказать, пожитки; и мне казалось также, что такое поведение позволяет угадать что-то существенное в отношении к жизни и смерти вообще ощущению, что ты обворован смертью, противостоит чувство избыточности богатства, так как там, куда ты уходишь, оно больше не нужно.