Мой нежный граф

— Последние два месяца перед родами я обставляла детскую, вязала кружевные занавески на окна, кружевное одеяльце, шила крошечные детские вещи. Карл мастерски вырезает по дереву, и он смастерил чудесную колыбельку.

Шарлотта подняла голову и посмотрела на темно-розовые цветы перед собой, крепко сжимая руки и начиная непроизвольно вздрагивать от картин прошлого, еще слишком живых в ее памяти.

— Второго октября тысяча восемьсот тринадцатого года, после двух дней сложных, изнуряющих родов у нас появилась дочь. Красивая, здоровая малышка весом в шесть фунтов с папиными волосами и подбородком и дядиными глазами. — Она снова посмотрела на брата. — Твоими глазами, Брент. У нее был громкий голос и крепкая хватка, и все, особенно отец, безмерно любили ее с первых минут жизни. Мы дали ей имя Маргарет в честь матери Карла, а звали Мегги…

Голос Шарлотты затих, и по щекам покатились слезы, которые она уже не в силах была сдерживать. Но она продолжала отважно смотреть в глаза Брента, и тот не шевелился и не издавал ни звука.

— Шестого декабря, ровно через девять недель, два дня и одиннадцать часов после того, как ее впервые спеленали и дали мне в руки, я положила Мегги подремать в ее чудесную колыбельку, и она больше не проснулась. Моя малышка была такой здоровой, Брент, такой сильной, и никто никогда не узнает чувств, которые переполнили и раздавили меня в тот миг, когда я вошла в комнату и нашла свою прелестную малышку мертвой в колыбели. А я ведь просто покормила ее и положила спать…

Шарлотта смолкла, наблюдая, как потрясение искажает лицо брата по мере того, как смысл ее слов доходил до его сознания. Он понимал чувства боли и утраты, которые она пережила тогда и заново переживала теперь. С тех пор эта боль каждый божий день преследует ее и будет преследовать до конца жизни. Брент понимал ее чувства, потому что сам был отцом.

Покачав головой, чтобы вернуть равновесие, Шарлотта вытерла щеки и продолжила.

— Никто не воспринял ее смерть тяжелее, чем Карл, — шепотом проговорила она. — Следующий год был ужасен для нас, потому что мы не понимали и до сих пор не понимаем, как здоровый ребенок без повреждений и болезней мог просто… внезапно умереть. А поскольку мне было так трудно зачать в первый раз, наш гнев и боль дополнял невысказанный страх, что Мегги могла оказаться нашим единственным ребенком.

— Прости, Шарлотта, — пробормотал Брент.

Она резко встала, внезапно почувствовав озноб. Обняв себя за плечи, чтобы успокоиться и согреться, пошла по тропинке к розам, глядя на них и внимательно обдумывая свои следующие слова.

— Я знаю, какие чувства ты испытывал ко мне, Брент, когда я уехала, и мне кажется, что во многом они оправданы. — Она повернулась и посмотрела на него. — Но никогда в жизни я не ощущала себя такой отверженной, злой и обиженной, как когда ты перестал меня признавать, когда я писала тебе, а ты все до единого письма возвращал нераспечатанными. Я зачала ребенка, прошла через девять ужасных месяцев беременности, тяжелые роды, потом пережила смерть своей малышки, а ты этого не знал. Я писала тебе каждый месяц и рассказывала обо всем, как сама воспринимала, а ты ничего не знал, потому что даже не считал нужным читать мои письма.

Шарлотта внимательно наблюдала, как ее брат начинает медленно осмысливать все, что она говорит.

— У тебя была племянница, Брент, такая же прелестная, как твоя собственная дочь, и если бы я не настояла, чтобы мы приехали сюда и остались в Мирамонте, даже когда я поняла, что мне здесь вовсе не рады, ты бы так и не узнал.

Брент медленно опустил взгляд. Он явно прятал в себе страдание, а Шарлотта этого не хотела. Она не для того вернулась к страшной странице своей жизни, чтобы заставить его мучиться болью и чувством вины.

Шарлотта грациозно подошла к скамейке, остановилась перед братом и, глядя на его макушку, заговорила мягким, чистым голосом:

— Я не стараюсь причинить тебе боль, Брент. Мне просто хотелось, чтобы ты увидел свою жизнь в другом свете.

Граф поднял голову, и Шарлотта быстро села рядом с ним и обхватила ладонями обе его руки.

— Я рассказала тебе об этом не для того, чтобы открыть старые раны, но чтобы открыть тебе глаза, — спокойно проговорила она, пристально всматриваясь в коричневато-зеленые глаза, так откровенно переполненные сочувствием и раскаянием. — Не теряй времени, бесконечно возвращаясь к ошибкам прошлого или упущенным возможностям. Меньше всего мне хочется, чтобы ты сокрушался, что не знал о моей дочери или обо мне и шести с половиной годах, которые мы с тобой потеряли и которые уже не вернешь. Впереди еще долгая жизнь, нам нет причин оглядываться назад. Со смертью Мегги я потеряла часть себя, и эту часть уже ничто не заменит. Но еще я поняла, что жизнь драгоценна и коротка, и мы можем в любой момент лишиться людей, которых любим.

Шарлотта прикоснулась кончиками пальцев к лицу брата и с трепетной улыбкой скользнула взглядом по нему.