Мой настоящий отец

И мы дружно рассмеялись — в последний раз, а потом появилась заведующая отделением — с результатами обследований и соответствующим выражением лица. Незаметным кивком она отозвала меня в коридор, в дверях я столкнулся с мамой: она прятала за спиной твои трусы и собиралась втихаря снять наконец с тебя нагло рдеющее женское исподнее.

— Не стану вас обманывать, — участливо-печальным тоном сообщила врачиха. — Готовьтесь к худшему.

Я ни о чем не стал спрашивать. За сорок пять лет совместной жизни ты и морально, и физически приучил меня к своим «объявленным» смертям и неожиданным воскрешениям. По части смертей тебе не было равных.

*

Через полгода после того, как тебя не стало, одна художница — вы никогда не встречались — сообщила мне странную новость:

— Думаю, я видела Рене.

Моя приятельница была способным медиумом, и я сразу ей поверил, но удивился ее замешательству и задал идиотский вопрос:

— Папа хорошо выглядел?

— Да, улыбался мне. Я чувствовала, что это твой отец, но…

Мы выдержали паузу, потом я спросил:

— Он с тобой говорил? Просил мне что-нибудь передать?

— Да вроде нет.

— Ты не заметила… ничего особенного?

— В общем-то, нет. Он, правда, был чуточку странный…

— Тебе, вроде, не впервой видеть призраков.

— Не впервой, но не в таком же виде. Не в трусах!

— В трусах?

— Вот именно. Малинового цвета. В малиновых женских трусах. Бред какой-то…

Она смутилась, заметив слезы у меня на глазах, и я поспешил улыбнуться.

— Не понимаю, причем тут трусы, — повторила она.

— Зато я понимаю.

В течение нескольких следующих недель — легенда о почетном трансвестите адвокатского цеха Ниццы тогда еще не вышла за больничные стены — три медиума (с одним я даже не был знаком) независимо друг от друга сообщили, что видели безмятежно улыбавшееся привидение в малиновых трусах.

Я воспринял это как добрый знак, как подтверждение, что твой дух жив. Сияя от счастья, я сообщил новости безутешной маме. Она покачала головой, поджала губы и произнесла тоном христианского смирения:

— Он весь в этом, твой отец…

По правде говоря, ты никогда с ней не миндальничал. Когда вы познакомились, ты разводился с первой женой, остался без гроша, был жалок, питался одним цикорием, выкуривал шесть пачек «Лаки страйк» в день и гонял ночами по горным дорогам, надеясь, что милосердный Господь столкнет твою машину в пропасть: как истинный христианин покончить с собой ты не мог.

Ей исполнилось двадцать два, она была одной из лучших студенток, кружила головы всем подряд на факультете права и военным морякам, сама платила за учебу, работая у судового поставщика, снабжавшего американские корабли, что стояли на рейде Вильфранша. Они с подругой приехали отдохнуть в Вальберг на каникулах и в ночь на 6 февраля 1954 года отправились потанцевать. В ту же ночь ты колесил без всякой цели, помышляя о самоубийстве, и случайно заехал на этот зимний курорт, где пятью неделями раньше вдребезги разбилась твоя предыдущая жизнь.

Сразу после свадьбы вы с твоим лучшим другом Полем начали ездить с семьями на уик-энд в Вальберг, где снимали смежные апартаменты в большом шале. Все рухнуло 31 декабря. За новогодним столом впервые царила леденящая душу атмосфера. Поль дулся без всякого видимого повода, его жена все сильнее раздражалась, а твоя супруга Клоди упорно молчала. Ты старался растопить лед, из кожи вон лез, как только не изгалялся, но все было напрасно. Ты разозлился, рявкнул, что их кислые рожи тебе осточертели, и вышел прогуляться. Шел снег, небо цвело фейерверками, гудели машины — все встречали Новый год.

Ты снова и снова прокручивал в голове мрачный настрой сотрапезников — уныние, по твоей классификации, было смертным грехом номер один — и наконец докопался до причин своей смутной тревоги, разложил аргументы по полочкам и увидел логику в совпадениях. Если Клоди и Поль распространяют вокруг себя такой холод, значит, они поссорились. А раз их «вторые половинки» ничего про это не знают, следовательно, они любовники.

Ты вернулся в клуб, где они сидели за столом — в китайских шляпах, обвитые серпантином, — и подошел к Полю:

— Я все понял. Ничего не говори, мне нужно поспать. Встретимся в семь утра у Креста Сапе.

И ты отправился спать, не сказав ни слова жене. Она почти сразу прибежала следом и была в полном ужасе. Ты уже принял снотворное.

— Ответь мне на один вопрос и уходи, не мешай спать, — сказал ты, не реагируя на ее слезы. — Сколько это продолжается?

— Это не то, что ты думаешь, Рене…

— Я ничего не думаю: я спрашиваю. Так сколько?

— Ты меня пугаешь…

— Ложись в гостиной и не буди детей. Спокойной ночи.

И ты натянул на голову простыню.

В половине седьмого Клоди встала в дверях, умоляя тебя остаться, клялась все объяснить. Ты оттолкнул ее и вышел из шале. С ней ты объясняться не желал. С обманом жены ты бы еще смирился, но мысль о предательстве лучшего друга была тебе невыносима.