Мой любимый размер

 Всего три слога, таких коротких, таких болезненных. Ему показалось, что она выдирает его сердце. Да, он заслужил этого. Только вот больше в его жизни не осталось ни одной ниточки, за которую стоило бы держаться. Она дошла до двери, повернула ключ в замке и бросилась к нему, упала на колени, уткнулась лбом в колени. Василий сполз на пол, молча прижал к себе любимую и мир остановился, замер, перестал существовать. Больше не было стыда и чувства вины. Только она, запутавшаяся в его руках, растрепанная, огненно горячая. Это ее последний дар, он знал это, но таял воском в огненном вихре удовольствия и счастья.

Время потеряло свой смысл. Светка вздрогнула в его руках в последнем восторге. В их общем коротком счастье. И он понял – теперь он прощается с ней навсегда.

- Спасибо.- всхлипнула НЕ ЕГО женщина, скидывая с себя огрубевшие руки любовника. – Я наконец – то свободна.

- Ты мне не нужна,- простонал Егоров. Эта страшная ложь во спасение вымотала окончательно, убила.

 Она ушла не оборачиваясь, больше не сказав ни слова. Егоров свалился на кровать, с трудом сдерживая рвущийся из груди рев. Боль драла тело, как хищный зверь. Но эта боль не была физической. Умирала душа.

Глава 22

*****

Ждал. Он ждал. Два самых важных мужчины в моей жизни смотрели на меня -  промокшую, замерзшую. Падшую. И в глазах Тагира я увидела не злость – боль. Он все понял. И это меня разрушало сейчас, рассыпало на молекулы.

- Ма, мы с Тагом приготовили цыпленка чкмерули. Это так вкусно, судя по запаху. И хлеб специальный Таг купил. Тонкий такой, как бумажный. А еще зелень и помидоры. Ма, ты слышишь меня?

А я не могла ответить. Смотрела на закаменевшего Тигра, такого чужого, такого близкого.

- Вась, что еще за Таг, не надо. Он взрослый мужчина,- голос словно не мой. Вывернутый наизнанку от жгучего стыда.

- Это я Ваське велел так обращаться ко мне,- его голос дрожит. Красивый, волевой, взгляд прямой – он не заслужил предательства, а я не заслуживаю его. – Малыш, иди в кухню, проверь что там с нашей стряпней. Нам надо поговорить с твоей мамой.  

- Хорошо, я пока на стол накрою,- радостно выкрикнул мой сын, убегая на кухню, вместе с мелким котенком.

Надо же, сразу стало страшно. Остаться один на один с преданным тобой зверем – это наверное такое наказание за блуд. Смешно, я где – то читала, что слово блуд не позорное, не клеймо, что это просто так говорят о заблудшей душе, ищущей покоя.

- Ты была у него? – в рыке хищника не ярость – боль. Выкручивающая душу, как старую тряпку, которой место на помойке. Мою душу.

- Да, я должна была проститься,- пытаюсь говорить уверенно, но получается плохо. Тело все еще хранит прикосновения давно забытых рук.

- Это теперь так называется? – горькая ухмылка на лице Тагира, превращается в оскал. Рука взлетает вверх, и я съеживаюсь от ожидания удара. Он бьет в стену, с такой силой, что я слышу хруст, и кровь стекает по костяшкам огромного кулака. Лучше бы он ударил меня, может мне не было бы так больно, чем видеть слезы в диких глазах мужчины. МОЕГО мужчины. Такого родного, такого душно – нужного.

- Я люблю тебя,- шепчу я, наконец поняв, что это теперь единственная истина. – Прости. Он выгнал меня. Сказал, что я ему не нужна.

- Иди помойся. Вся провоняла им, как течная сука. Тебя Васька ждет. Не расстраивай пацана, он старался. Мы старались.

- Не уходи,- умоляю. Только сталь в глазах похожая на бритвы пронзает насквозь. Мой, чужой. Нужный. –Я не смогу без тебя. Уже не смогу.

- Для этого тебе нужно было сравнить? – ухмылка на лице Тагира искусственная. Он ее вымучил, только для того, чтобы скрыть то, что никогда не позволял себе.

Ноги не держат. Я проскальзываю в ванную и прижавшись спиной к крашеной двери сползаю на пол, слушая как с грохотом захлопывается входная воротина. Неужели нужно было пасть, чтобы понять, как мне нужен этот самоуверенный великан, с повадками горного льва? Прошлое снова скрутило меня в бараний рог, не отпустило. Разбило, скинув в пропасть.

Васька сидит в кухне один, когда я выхожу, кутаясь в халат. Тошнит до одури от запаха курицы и специй, от безысходности от ненависти к себе. Телевизор выключен, кусочек остывшего мяса лежит на тарелке. А я смотрю на сжатые кулачки моего сына, лежащие на коленях и понимаю, что  и его я сделала несчастным снова.

- Он не вернется? – спрашивает мой мальчик. На его ресницах дрожат слезинки. Не плачет – он мужчина, а они не плачут. Они просто перемалывают себя, держась, крепясь.

- Я не знаю.- отвечаю честно, машинально поглаживая лежащего на столе Тигрулю. Ему не место здесь, но сил нет даже на то, чтобы согнать нахаленка.

- Ма, нам никто не нужен,- всхлипывает мой маленький мужчина, вытирая нос рукавом кофты.

Я смотрю  на накрытый стол, свечи, маленькие марципановые  пинетки посреди сделанного на заказ торта, стоящего в сцентре застолья и больше не могу сдерживаться. Рев дерет глотку, но нельзя. Нельзя делать моему мальчику еще хуже.

- Мы уедем, Васька. Только ты, я и ...

*****