Мои литературные святцы

Человек пришёл с большой войны.
Цело, невредимо было тело.
Но война из-за его спины
Глядела,
За плечами у него сидела
Крепче ведьмы, цепче сатаны.
Человек пришёл с большой войны
В дом, в четыре собственных стены.
Но война его не отпустила,
Тягостная, у него гостила,
Комната едва её вместила,
Были стены для неё тесны.
Человек пришёл с большой войны.
Вот он лёг, заснул и видит сны,
Окружённый, как тогда, в Арденнах,
Ужасами яростной войны…
Человек нашёл себе жену,
Он рождения увидел чудо.
Но остался у войны в плену,
Без надежды вырваться оттуда.
Он мальчишкам роздал ордена,
Штатское купил себе с получки.
Но сидела за столом война
И кусок брала себе получше.
Умер он через пятнадцать лет.
Врач пришёл пролить научный свет.
Бездыханное молчало тело.
Было всё: латынь, ученый вид…
А война
По-прежнему глядела
Из больших, ввалившихся орбит.
Человек был на войне убит.

Была в его стихах, какая-то крепкая основательность, которая, как я потом уже понял, вообще отличала птенцов гнезда Глеба Семёнова. Семёнов выпустил настоящих профессионалов. Не случайно, что В. Британишский публиковал в «Вопросах литературы» статьи о польском барокко. Семёнов научил студийцев понимать, что содержание и есть форма стиха. Они и выбирали форму по своему содержанию.

Я встречал потом много публикаций Британишского. Поражался его работоспособности. Он ведь ещё и переводил. И печатал свои переводы с польского, с английского, с чешского, словацкого. Переводил У. Уитмена, Я. Ивашкевича, Ч. Милоша, У. К. Уильямса. Начинал печататься с переводов негритянского поэта Л. Хьюза. Особенно много перевёл польских поэтов.

А кроме того, Британишский писал прозу. Выпустил книгу ещё в 1969 году. В 2008—м в издательстве «Аграф» вышла книга его прозы «Выход в пространство».

В заключение снова хочется процитировать Британишского. На этот раз стихотворение, которое написано намного позже того, которое я процитировал раньше:

Марине

Дочь у меня – психолог, работает в диспансере.
Она отделять обязана нормальных от ненормальных.
Она мучительно ищет некий надёжный критерий,
чтоб точно чертить границу безумья их и ума их.
Но нет такого критерия. Похоже, что все – больные,
не то, чтобы инвалиды, но очень уж неполноценны,
а что особенно часто её повергает в унынье:
не столько они шизофреники, сколько олигофрены.
Да, да, дураки, недоумки. Как быть с ними? Что возьмёшь с них?
С дебилов и с идиотов, с бессмысленных имбецилов?
Что делать с малыми сими? Беспомощность и невозможность.
И Бог, обидевший всех их, всем им помочь не в силах.
А ей что? Не брать же их на руки – утешить их и утишить!
Она их классифицирует, она сортирует, бракует…
Потом домой возвращается – кричит на своих мальчишек,
на мать, на мужа… И курит, и курит, и курит…

***

О Николае Николаевиче Асееве (10 июля 1889 – 16 июля 1963) мне рассказывал Станислав Рассадин. Асеев опекал молодых поэтов. Хвалил Соснору, Ахмадулину, Вознесенского. Особенно покровительствовал Юрию Панкратову и Ивану Харабарову.

Два этих последних учились в Литинституте, увлекались поэзией Серебряного века и выступили в печати со статьёй против традиционной поэзии. Они противопоставили ей оперённое «новой» рифмой четверостишие одного из них – Панкратова:

Зима была такой молоденькой,