Филиппу не понравилось, что она молчит о своих недавних собеседниках.
— Ален прилетает в пятницу, — сообщил он. — С девицей, представляешь?
Александра остановилась посреди лестницы и всплеснула руками.
— Неужели? — радостно спросила она. — Нет, правда?
— Правда, не вопи. Он съездит в Лондон и вернется на Рождество. Филипп подал ей руку. — А мы-то собирались к нему лететь…
— И что за девица? — Александра обхватила его руку потной ладошкой, и Филиппу до смерти захотелось поцеловать эту испуганную неуверенную ладошку. Понимая, что ведет себя не слишком прилично, он поднес к губам ее руку и поцеловал и потом еще раз — в запястье.
— Ты что? — зашипела его жена, поглядывая по сторонам — не видел ли кто. — Спятил? Она быстро и густо покраснела.
— Правила существуют для того, чтобы их нарушать, — сказал он ей на ухо. — Значит, я могу нарушать их где и когда хочу.
Вылощенные лакеи с неторопливым достоинством подали им одежду. Облачившись в длинный консервативный черный кашемир, Филипп ждал, пока будет готова Александра, а она в миллионный раз поразилась нереальности происходящего.
Не может быть.
Это происходит не с ней.
Этот мужчина с осанкой и манерами принца крови не может быть ее мужем.
Это не над ней лакей раскрывает громадный черный зонт. Это не ее машину спокойный услужливый шофер подгоняет к ярко освещенному подъезду, открывает для нее дверь и понимающе улыбается — трудный день, длинный вечер, хочется скорее домой.
Принц крови опустился рядом с ней в мягкость сиденья и вздохнул с облегчением, вытягивая уставшие ноги.
Хлопнула дверь. Лимузин поехал.
— Дождь, — сказала Александра, глядя в окно.
Филипп покосился на нее. Иногда он пугался ее странного состояния, иногда оно его раздражало. Когда она улыбалась так, что, казалось, вот-вот заплачет, или вдруг уходила гулять одна и долго не возвращалась, он знал — с ней происходит что-то, чего ему никогда не понять, как бы близок он ей ни был.
Филипп никогда не спрашивал, в чем дело, и был уверен — даже начни она объяснять, он все равно не поймет и не почувствует ее состояния.
Он очень занятой человек. У его жены тоже могут быть какие-то свои дела, он готов был терпеть, но, когда они вместе, она должна принадлежать ему, всецело и безраздельно.
Ему и его детям.
Ему и его жизни.
Он потянулся за сигаретой и сердито щелкнул зажигалкой.
Филипп де Бовэ, граф де Бриссар, финансовый гений, аристократ и богач, разменявший четвертый десяток, любил жену и терялся, чувствуя свою острую зависимость от нее.
По тому, как он зажег сигарету, Александра поняла, что он хочет с ней поговорить, что он устал, что весь вечер он занимался делами, а теперь вот она молчит и вообще… жизнь не удалась.
— Так с кем прилетит Ален? — спросила она, припадая щекой к его кашемировому плечу. — Что за девица?
— Не знаю. — Филипп был благодарен ей за то, что она вернулась к нему. — Он просил его встретить. Съездишь?
— Конечно, — отозвалась она. — А девица будет жить у нас или они оба в отеле?
— Алекс, я ничего не знаю. Но уж, конечно, не в отеле! Или мы с тобой, два старых хрена, будем следить за их нравственностью?
Он бросил сигарету, залез к ней под шубу и стиснул грудь в низком вырезе вечернего платья.
Она моментально перестала соображать и забыла, о чем они говорили. Он погладил ее, атласную и жаркую под нагревшейся шубой.
— Ты развратник, — сказала она придушенным голосом и выудила из корсажа его руку. От ее придушенного голоса, мягкого тепла и мгновенного отклика он пришел во всегдашний щенячий восторг.
— Конечно, развратник, — согласился он с таким самодовольством, что Александра захохотала и перехватила его руку, предпринявшую вторую попытку.
Лимузин свернул на светофоре, въехал в ворота и остановился у освещенного подъезда. Шофер открыл дверцу, и Александра выбралась на зеленый, как продолжение лужайки, ковер, устилавший крыльцо.
— Спокойной ночи, Ламон, — сказала она шоферу.
— Спокойной ночи, мадам, — бодро откликнулся он, и через минуту Александра и Филипп уже были дома.
Она сразу же пошла под душ, а Филипп стал кому-то звонить — в первом часу ночи!
Смывая с очень коротких волос шикарную укладку, Александра думала об Андрее с Викой.
Все давно в прошлом, а вот поди ж ты, она перепугалась, как школьница, вызванная на педсовет. Значит, прошлое все еще имеет над ней власть, а она-то надеялась, что оно похоронено и забыто, что пять лет навсегда отделили ее от унижений и неуверенности — составных частей той ее жизни. Но оказывается, она все та же доверчивая, неловкая, слишком крупная девушка, затеявшая тягаться с сильным, уверенным и ловким противником.
Ничего не помогло: ни Филипп, ни дети, ни блестящее окружение.
Наверное, это у нее в крови — плебейская боязнь жизни, неумение ни с чем справляться в одиночку, жить без опеки и поддержки всесильного мужа.