Мой личный шеф

— Нет! Нам нельзя! Мне нельзя! Или можно? Нет, я точно не в себе. Я же должна бороться. Я же отказалась выйти за тебя. Как-то нелогично позволять теперь такое, ах… — Кусаю губы и выгибаюсь дугой, когда его ловкие сильные пальцы пробираются в трусики. — Хотя ты знаешь, Султанов, это вообще не я. Это всё перестройка организма, способствующая усилению сексуального влечения. — Ещё несколько стонов. — Она и провоцирует во мне желание ласк и нежностей. Это абсолютно нормальное явление, ведь в этот период происходит расширение и рост матки, наш очень важный женский бугорок, — как раз его он сейчас и теребит, — он также увеличивается, нарастает приток крови к органам малого таза и…

— И что, сладкая моя? — Глубокий поцелуй и одновременная игра рукой.

— И всё! — охаю я, испытывая волшебный, неописуемо сладкий оргазм.

Глава 45

Я прекрасно себя чувствую, сплю по двенадцать часов, читаю книжки, смотрю фильмы.

— Доктор, а можно я вернусь в санаторий? Обещаю лежать и не двигаться! — складываю руки в молитвенном жесте.

— У вас ведь дочь совсем ещё маленькая? — Присев на край моей постели, доктор что-то пишет в карте. — Начнёте бегать по детским площадкам, нервничать. А нам надо сына для вашего мужа выносить.

— Нет у меня мужа, — ворчу себе под нос, с неодобрением глядя на врача, но он на мои слова внимания не обращает и, улыбнувшись, желает скорейшего выздоровления.

Взял в заложники и радуется. Вот чем я болею? Ничем! А Султанов так раскормил полезностями, что отсюда меня придётся просто выкатывать. Проявил инициативу, принёс мне хорошую мягкую подушку и чистое постельное бельё приятного бирюзового цвета. Алёнкины рисунки. А ещё на тумбочке у меня цветы: большой букет нежно-белых роз и ещё один — охапка хризантем такого же оттенка.

Потянувшись, смотрю в окно, наблюдаю за качающимися макушками осин и берёз. Вскоре за дверью становится шумно, и я, разулыбавшись, жду, кто сейчас войдёт. Сердце подсказывает, что это Алёнка и Марат спешат ко мне в палату.

— Мамочка! — кидается ко мне дочка, и мы с ней крепко-крепко обнимаемся. — Ты как?

— Я очень даже хорошо. У меня ничего не болит. Я просто ем, сплю, читаю, смотрю кино. В общем, совершенно ничего не делаю. У меня даже соседей нет, чтобы поговорить, ведь папа боится, что кто-нибудь на меня чихнет.

— Так почему тебя здесь держат?

— Спроси у своего отца. Это он меня сюда запер, вступив в сговор с доктором. Они оба считают, что я должна лежать, как бревно, и ничего не делать ближайшие девять месяцев.

Но Алёнка уже не слышит. Она, опершись на подоконник, часто-часто подпрыгивает.

— Пап, смотри, какая огромная машина! Это бульдозер или КАМАЗ?

— Это самосвал, доченька! Видишь, идёт стройка, в больнице будет ещё один корпус, — спокойно разъясняет Султанов, будто всю жизнь этим занимался.

До сих пор не могу привыкнуть к тому, что Алёнка так легко его приняла. Словно у неё всегда был отец, просто он выходил из комнаты на какое-то время. От этого моё сердце приятно вибрирует.

Отойдя от окна, Султанов падает рядом со мной на стул и тут же берёт мою руку в свои ладони.

— Ты так и не сняла его, — перебирает пальцами моё помолвочное кольцо, любуется.

— Ну, во-первых, оно застряло. Ни туда и ни сюда. Да и просто некуда его деть. Вот куда я его положу? Если в карман халатика, то могу уронить, когда пойду в туалет. А в тумбу страшно. Вдруг какая-нибудь санитарка будет мыть полы и украдёт его? Посмотри, какое оно симпатичное.

Султанов подносит к губам мои пальцы и, зажмурившись, целует. Я аж млею от подобных нежностей. И вот вроде бы должна продолжать сопротивление — я же не раскисшая мямля в самом деле, но с каждой минутой рядом с ним из памяти всё больше стирается прошлое. И хотелось бы запротестовать, но всё же кажется, я счастлива.

— Ну да, ну да, боишься, что пропадёт, — смеётся Марат и продолжает ласково массировать мою руку.

— Конечно! Ко мне сегодня кто только не приходил, даже председатель профкома. Сел тут рядом. Принёс шоколадку, долго смотрел на моё кольцо и посмеивался.

Марат забавно хмурит бровь. Как же я люблю на него смотреть.

— Кто приносит шоколадку беременной? А если у ребёнка будет аллергия?

— Председатель профкома и принёс, кажется, он сопоставил все факты и догадался, от кого я беременна.

— Что-то много он себе позволяет. Надо его поменять.

— Ты же не собираешься увольнять людей за то, что они стали свидетелями наших разборок?

Султанов пожимает плечами. Затем, зевнув, подпирает рукой щёку. Просит Алёну перестать прыгать и заняться чем-нибудь полезным. Он выглядит уставшим и взлохмаченным. А ещё у него мятые брюки и пятно на рубашке. Такого раньше за ним не наблюдалось. Хочется его обнять.

— Ты не заболел? — проявляю неожиданную заботу.

И вроде бы по закону жанра, учитывая всё моё предыдущее дерзкое поведение, я должна сама себя ругать за это… Но почему-то не получается.

— Нет. — Поворачивается ко мне, мы с ним жарко переглядываемся. — Я сегодня ещё даже не ел ни разу, Виолетта. Как ты с ней справляешься?