Мой легкий способ

Я начал курить самокрутки задолго до того, как поступил на службу в ВВС, поскольку они были гораздо дешевле обычных сигарет. Понимая, что на табак уходит бо́льшая часть моего бюджета, я был твердо намерен бросить курить, как только поступил в ВВС. Но так как первые недели моей службы выдались особенно напряженными, я решил отложить «завязку» до лучших времен. Вскоре я вынужден был потратить на табак те несколько фунтов, которые отложил про запас. И мне ничего не оставалось, как начать продавать некоторые из своих вещей: стильную зажигалку «Ронсон», портсигар, бритву «Роллз» и наручные часы.

После Пэдгейта меня перевели в лагерь строевой подготовки в Хэденсворте, неподалеку от Вулверхэмптона, где я научился заряжать, стрелять, чистить и разбирать винтовку и маршировать в ногу. Ежедневная муштра на тот момент была, несомненно, главной составляющей нашей подготовки и заключалась не только в успешных маневрах, но и в опрятном внешнем виде. В Хэденсворте я обнаружил, что набор 1952 года состоял не только из одних 18-летних новобранцев, как я; среди них были даже ветераны Второй мировой войны, которые не смогли адаптироваться к нормальной мирной жизни, а также крепкие ребята, которые попали к нам из разных частей страны, из Горбельса, известного района Глазго, или лондонского Ист-Энда.

Я был готов к тому, что эти восемь недель будут для меня настоящим адом. Наши инструкторы по строевой подготовке, или, как мы их называли, «капралы», делали все, чтобы я не был разочарован. Они важно расшагивали по плацу, отдавая непонятные приказы; они отличались невероятным упрямством на грани религиозного фанатизма. Отутюженные стрелки на их брюках были настолько острыми, что ими можно было разрезать кусок мяса, а блеск лакированных ботинок просто ослеплял. Они приходили в бешенство, если замечали малейшее пятнышко или грязь на одежде или оружии. Говорить нормальным голосом они давно разучились и поэтому все свои злобные тирады выдавали пронзительным криком, в котором слышалось нечто демонически сверхъестественное, будто огромный монстр-людоед, высунув свой отвратительный язык, вырвался на волю и пугал всех своим злобным рыком.

Я их ужасно боялся, как и моих школьных учителей, ругавших меня за невыполненные домашние задания. У меня и мысли не было, чтобы восстать против них. Я был не один. Ветераны Второй мировой – некоторые из них имели медали за отвагу – и те крепкие парни с передовой были не так глупы, чтобы встать на сторону этих монстров. Служба в армии не учила дисциплине, как думали многие, а больше воспитывала в молодых людях чувство самосохранения. Любой боец, ветеран и 18-летний новобранец просто мечтали превратиться в человека-невидимку.

Когда восемь недель нашей строевой муштры приближались к концу, нам предстояло решить, чем мы будем заниматься в оставшееся время нашего пребывания в ВВС. Это чем-то напоминало мне последние месяцы учебы в вэндсвортской средней школе, только сейчас нас уговаривали стать механиками, конторскими служащими или специалистами по электронике. Но ни одна из этих профессий мне не нравилась. Как-то на собрании один из офицеров предложил нам стать инструкторами по строевой подготовке. Нам это показалось не очень-то удачной шуткой, и поскольку в зале тогда не было ни одного инструктора по строевой подготовке, мы дружно рассмеялись над его предложением.

Но он говорил всерьез. Он пояснил, что программа обучения включала восемь недель подготовки в лагере ВВС в Аксбридже и только четверть желающих сможет пройти весь курс. Я не дослушал его последние слова, мне было совершенно наплевать, закончу я его или нет. Самое главное, что это было в Аксбридже, в конце Пикадилли Лайн, всего лишь в часе езды от моего дома. Там жили все мои друзья, Додо и другие хорошенькие девчонки. Мне больше не придется перебиваться скудными запасами табака, делая из него тоненькие самокрутки.

Если не считать невнятного желания стать по окончании службы в армии дипломированным бухгалтером, у меня не было других целей, кроме усиленных занятий каждую неделю, чтобы пройти курс обучения на инструктора по строевой подготовке. Дважды я был близок к отчислению. И оба раза я был вынужден подавать прошение начальнику отряда, чтобы остаться. Мое первое нарушение заключалось в том, что я пошел на танцы в своих армейских ботинках и не позаботился, чтобы на следующее утро перед парадом как следует их начистить и отполировать. Второй раз я получил нагоняй за то, что у меня отросли слишком длинные волосы на затылке и на висках. Я отложил поход к парикмахеру, собираясь сбрить отросшие на затылке волосы обычной бритвой. Сержант, проводивший смотр, заявил, что у меня волосы отросли настолько, что он «может на них стоять». Я парировал его выпад, сказав, что у меня на шее от тупой бритвы появилась сыпь, поэтому я и не смог подбрить затылок. Я никогда не думал, что старшина отряда примет эту мою «отмазку», но, как ни странно, он от меня отстал.