— Не сомневайся! — как-то слишком подавлено отвечает Степка.
Морщась, перебирая в голове клубок отторжения и злости, волочу лыжи, орудуя неподъемными ботинками.
— Погода потрясающая! — навстречу мне бежит смеющийся Димка в удобном горнолыжном костюме. — А ты чего в пуховике? Он же длинный, неудобно.
— Нормально, — огрызаюсь я.
— Пойдем, там работает фуникулер, — улыбается, не заметив моего угрюмого настроения.
Вваливаемся в стеклянную кабинку, возвышающую нас на высокий заснеженный подъем. Там уж я прихожу в себя, завороженная горными красотами.
Катаюсь на последнем издыхании, и даже жарко становится. Аж пар из ушей валит. Лыжи — это не мое, но всеобщее веселье постепенно заряжает. Только когда ледяной мальчишка с Катькой присоединяются, опять зарождается зудящее непринятие происходящего. Их ласковые улыбки друг другу и легкий флирт полностью выводят из равновесия. А что будет, если они останутся вдвоем на всю ночь?
Нет, что у них будет, понятно.
А что будет со мной?
Голова начинает кружиться, мозг требует немедленно остановить безупречно выстроенные планы змеюки Васнецовой. Но озарение не приходит. Я в тупике.
Украдкой кошусь на Маркушу, окидывая лютой ненавистью, он ловит мои сигналы, принимает, но не отталкивает.
В одну из последующих каток случайно сталкиваемся в кабинке, оставшись наедине. Тесное пространство наполняется роем огненных искр. Воздух трещит, тяжелеет. Молчим, сидя друг на против друга.
Я мысленно вонзаю в него острые клыки, но он не отбивается. Сощуривается только и надменно усмехается.
— Ревность — разрушительное чувство, да Лиззи?
— Это кто тут ревнует? — ощетиниваюсь я.
— Ты мне скажи.
— Ты задал вопрос, — повторяю его утренний шаг, делая голос резче и грубее.
Марк не отвечает. Приподнимается, медленно садится на корточки, снимает мне рукавички и кладет рядом, захватывает в плен ладошки. Наклоняется, утыкаясь лбом в переносицу.
Дыхание резко сковывает, я замираю. В ушах звучат истошные звуки «бам, бам, бам!» Огромные лазурные глаза слишком близко, сердце екает, вспышкой разносит тепло по венам. И я почему-то опускаю взгляд с его черных ресниц на пухлые манящие губы, которые мягко приоткрываются…
…но только, чтобы произнести:
— Ты ревнуешь меня, Лиззи.
— Не ревную, — протестую я.
— Просто признайся.
— Так ты играешь ради меня? Пфф… зря стараешься.
— Черт! Просто признайся, Лиззи! — рявкает мне в лицо. Дышит рвано. Ломано. — Давай… остановимся… больше не будем… воевать…
— Ты сам виноват! Дружить нам никак!
— А мы и не будем дружить, — хрипит он, медленно проводя языком по своей губе. — Не будем…
— Тогда что?
— Сама знаешь, — шепчет с придыханием.
— Не знаю, — отрицаю упрямо.
Кабинка останавливается. Марк поднимается, помогает мне встать. Снимает с себя шарф и накидывает на мои плечи.
— Решайся уже, Синичкина, — бросает равнодушно, будто и не было этой странной сцены секунду назад и выходит.
А я смотрю ему вслед, пытаясь затушить полыхающий внутри огонь.
Глава 20
Буря
— Марк, Ма-аарк, — не сразу осознаю, что это не сон. — Я не могу открыть двери, Марк…
Ее голос такой приятный, мелодичный.
И испуганный… Почему?
— Давай еще немного поспим, — с трудом ворочая языком, сгребаю хрупкую талию, носом утыкаюсь в мягкие ароматные волосы. Веду ладонь вниз, задирая край ее свитера. Подушечки пальцев ласкают нежную шелковистую кожу живота.
Вспыхиваю, словно спичка.
Но дикий вопль не дает насладиться бурными ночными фантазиями. Рука замирает, и только непослушные мысли продолжают нагнетать полет возбуждения.
— Марк! Маа-а-арк! Это же я… Синицына!
— Ага. Синичка моя, — хриплю полусонно. — Ты так вкусно пахнешь… идеально…
— Спасибо, конечно, — гневно шепчет плод моих несбыточных желаний. В голосе явно ощущается тревога, но вырывающиеся искры восторга ей не скрыть. — Мне очень лестно.
— Ммм… клубничкой со сливками… — продолжаю мычать, заводясь не на шутку. — Хочу тебя. Одуреть как хочу.
Сон чересчур реалистичен. Раз уж на то пошло, воспользуюсь ситуацией.
Веду руку выше, обвожу маленький пупок по кругу. Шелк покрывается вихрем мурашек.
— Аррр… — рык и волшебный шлепок по руке.
Довольно-таки болезненный.
— Ты даже во сне сопротивляешься, — озвучиваю не менее болезненную истину. — Расслабься…
— Марк, прекращай меня лапать! — выдает с истерикой, отпинывая мое податливое, почти безжизненное тело. — И просыпайся уже! Сколько ты еще планируешь валяться в отключке?! Нам нужно выбираться!
— Не понял, — пытаясь разлепить веки, натыкаюсь лишь на безграничную, полную ужасающих завываний темноту.
Бошка трещит, разобрать ничего не могу. Рядом кто-то явно копошиться.
Что за фигня? Я должен быть один.
Следующий увесистый толчок приходится в бок живота. Дыхание резко сковывает.
— Аучччч… — шипит.
Разве в данном случае не мне полагается шипеть?
— Не понял… — как дурак повторяю.
— У тебя на боку стальные мышцы? Как такое возможно? Ты что-то подложил под футболку? Из-за тебя я кажется ногу сломала. Ааа… больно… пфффффф… подуй, а?