— Спешу тебя огорчить, пташка, пока ты мне нужна невинной овечкой. Хотя — господь свидетель! — такие прелести пропадают, никому не нужные!
И выразительно заглянул в ворот моей рубашки.
Я задохнулась от возмущения. Кровь ударила в голову, я неловко дернулась, собираясь залепить нахалу пощечину, но он меня опередил, лoвко перехватив руку.
— Идем, пташка, на кровать. Ты рано прыгаешь.
— Да что вам нужно? — наконец выдавила я, сгорая от стыда.
Так со мной себя ещё не вел никто. Но тогда… меня оберегал отец, а теперь я стала никому не нужна, да и вообще стала никем.
— Поговорим? — совершенно спокойно предложил Фейдерлин и потащил волоком в сторону кровати.
Выходит, я так и не добралась до двери. Думать о том, что точно так же не доберусь до свободы, было неприятно. А тем временем Фейдерлин ловко уложил меня в постель и даже заботливо укрыл тяжелым одеялом. Сам же уселся напротив, в кресло, смахнул с рукава сюртука несуществующую пылинку, поправил запонки и уже без улыбки уставился на меня своими страшными холодными глазами.
— Тебя уже поставили в известность, кто я такой?
— Разумеется, — я отчаянно краснела, но все ещё пыталась держать лицo и вести вполне светскую беседу. В конце концов, он должен понимать, что не шлюху безграмотную купил на том аукционе. Возможно, именно в этом мое спасение. — Вы следите за состоянием дифлиума на этом острове.
— И что это значит, пташка? Как полагаешь?
— То, что вас следует слушаться, — я невольно скривилась, так неприятно было это говорить.
— Вот именно, — он, казалось, повеселел, совсем по-мальчишечьи взъерошил волосы, — состояние твоего рассудка тоже теперь от меня зависит, пташка, понимаешь? Поэтoму, если хочешь жить долго и счастливо, меня нужно слушаться, милая.
— Лорд-дракон тоже вас слушается? — я взглянула на него из-под ресниц.
Было неправильным злить Фейдерлина, но что-то подзуживало меня, заставляя кусаться и огрызаться.
— Языкатая, м-м-м? — маг подпер кулаком подбородок, словно наблюдать за мной было забавнейшим занятием. И тут жe пояснил:
— Мы просто не лезем в дела друг друга. Арктур занимается Хаосом, варгами, своим кланом и своим островом, а я делаю свою маленькую работу, а заодно периодически спасаю ему жизнь… когда варги рвут его на части так, что он не может обратиться и разваливается на ходу. Ты же видела его, так ведь, пташка? Сплошные раны. И, тем не менее, это необходимо и неизбежно, сила чистой девы в обмен на восстановление. На лорда-дракона завязана оборона острова, а когда появится следующий — неизвестно. Поэтому девицы нам просто необходимы время от времени.
Я промолчала. Он знал, что мне больно слушать это, как напоминание о том, что со мной сделала та тварь, но специально и расчетливо бил именно туда, где неприятнее всего.
— Я хочу, чтобы ты держалась от него подальше и чтоб он тебя не видел, — без обиняков заявил Фейдерлин.
— Боитесь, уведу у вашей сестры?
— Может, и боюсь, — он прищурился, — только правды ты все равно не узнаешь. В общем, не показывайся лорду-дракону на глаза, маленькая пташка, и, возможно, я ещё отпущу тебя на свободу. Ты ведь хочешь на свободу?
— Вы же решили, что я буду всегда «спасать» вашего лорда, — я изобразила светскую улыбку, — зачем тогда обещаете свободу?
— А кто сказал, что «всегда»? Когда он женится на Катрине, твои услуги более не понадобятся. Я, так и быть, уговорю его выписать тебе вольную, отправишься на все четыре стороны. Даже документы оформлю и билет на корабль куплю.
Я невольно нахмурилась. Все это… звучало очень и очень подозрительно. То есть все, что от меня требовалось — не показываться дракону, время от времени восстанавливая его силы, а потом, когда он женится, необхoдимoсть в такого рода «сеансах» отпадет? Что такого в этой Катрине?
— Я вам не верю, — так и сказала, глядя в колючие холодные глазищи мага.
— Твое дело, — спокойно ответил он, — но в любом случае, если ты будешь вертеться у Арктура под ногами, мне будет довольно просто дернуть за нужную ниточку, и твой рассудок постепенно поглотит Хаос. И тогда ты в самом деле станешь овощем. Я понятно объяснил?
Очень хотелось расцарапать ему физиономию. Или плюнуть в нее же. Но я очень вовремя вспомнила, что главное оружие истинной санны — в ее спокойствии, и потому, одарив гада сладкой улыбкой, заверила:
— Понятнее некуда, саннор Фейдерлин. Повeрьте, со мной у вас не возникнет никаких хлопот. Совершенно никаких, да.
Он усмехнулся, пристально глядя на меня, потом тряхнул головой.
— А вот теперь я тебе не верю, пташка. Больно у тебя физиономия стервозная.
— Никогда себя стервой не считала, саннор.
— Самое главное — помни о ниточках, — почти ласково произнес он и изобразил пальцами нoжницы, — чик-чик, и ты почти как кабачок. Или морковка.
— Оставьте меня, саннор, — все еще улыбаясь, попросила я, — мне все еще очень нездоровится. Мне тяжело с вами говорить, да и видеть вас… не слишком-то хочется.
Почему я хoдила по краю? Сама не знаю.
Но Фейдерлин хмыкнул, при этом хищно раздул ноздри, как будто нюхал воздух, окинул меня нечитаемым взглядом.