Мой Карфаген обязан быть разрушен

Что такое народничество, если разложить его на составные части? Народничество — это сильнейший импульс против власти, сильнейший импульс против Запада и сильнейший порыв на помощь к народу. Попытка восхититься народом. Попытка законсервировать плачевное состояние народа. Попытка восхититься стариной. Попытка проникнуться этой стариной. Укрепиться на этой старине. По сути дела, те народники XIX века, которые пойдут в народ, будут иметь, несмотря на образование, полученное в Цюрихе и Париже, тот же идейный багаж, который был у царевича Алексея. Программа у них будет та же. Она просто будет выражена немножко другими словами. Она будет более современной, социалистической. Будет больше сказано про социальную справедливость, про черный передел. Но этот антизападный импульс будет присутствовать, будут и антивластный импульс, и сильнейший пронародный импульс. Это бездумное и безумное восхищение тем, что есть, и тем, что было. Хотя они этого и не видели, разве что в мечтах.

Народничество — это стихия бессознательного. Это чистый фрейдизм. Когда протест против Князя мира сего преобразуется в героические, но неосмысленные действия, которые ведут к своей абсолютной противоположности.

Итак, первый народник должен был пасть от руки реформатора, одного из главных реформаторов на Руси. Но трагедия была в том, что этот реформатор оказался его отцом. Здесь оправдываются вполне слова Евангелия, что и сын встанет на отца, и брат на брата и что враги человеку домашние его. Любая модернизация — это когда не мир приносится на Землю, но меч. Христос знал все это, и он на это шел. Он понимал, что новая истина, та, которую он несет, достаточно не тривиальна. Теологическая концепция еще будет иметь продолжение, и этот роман человечеству еще принесет сюрпризы. Но на эти издержки надо идти. На инквизицию, на клерикализм. Без этого будет еще хуже. Собственно, после гибели царевича Алексея Петр запрограммировал новое Смутное время.

И вот у нас по Янову, возникает непонятно что. Мы уже идем по его астральному кругу. Что такое петровская эпоха? Это псевдоабсолютизм или звездный час автократии? И здесь возникает совершенно потрясающая ситуация. Это одновременно и звездный час автократии, и псевдоабсолютизм. Такое бывает только у нас. Здесь возможен был выход в нормальный абсолютизм, если бы снизу понимали, что с ними делают. Но они абсолютно не понимали. А те, кто понимал, не попали в петровскую команду.

Трагедия Василия Голицына, реформатора Василия Голицына, просветителя школы Крижанича, была в том, что он связался с Софьей. А поскольку он связался с Софьей, он не попал в команду Петра. А попал в ссылку — слишком рано. Петр еще был очень молод. Если бы Василий Голицын остался подле него, это, конечно было бы прекрасно. Это был не Меньшиков, не мальчик на побегушках. Он был интеллектуалом, и Тацита читал, и латынь знал прекрасно, знал греческие и римские книги, прекрасно знал и европейские обычаи, причем не на уровне матросского кубрика, а на уровне адмиральских кают. Это был интеллектуал очень высокого класса. И, конечно, он мог бы Петру помочь. Он мог бы облагородить эту модернизацию. Он мог бы сделать ее более мягкой, более гуманной. В принципе это было теоретически возможно. Люди были еще податливы, как воск. Они чуть что, хлопались в ноги и ели глазами любое начальство, а царя тем более. Если бы их немножко приласкать, то не исключено, что они и картошку бы съели с большим удовольствием. А так возникло ощущение, что картофель — это дьявольская похоть. Трудно себе это представить, но картошка вызвала целое революционное движение. Мы эту картошку есть не будем, и табак курить не будем, и кофе пить не будем, и бороды брить не будем, и в немецкое платье одеваться не будем. Когда я вижу несчастного Аслана Масхадова в папахе, с которой он не расстается даже ночью, я все время вспоминаю Петра, который лично брил бояр и переодевал их в немецкое платье.

Везде и повсюду одна и та же схема. Борьба с фундаментализмом совершается в одних и тех же формах под всеми широтами, на всех континентах.

Словом, Петр все-таки что-то построил и поставил. По крайней мере, Петербург будет очень долго стоять и навсегда останется оазисом Запада, плацдармом, захваченным у врага. Это была зона влияния западников. Таким и останется Петербург. Правда, потом над ним сильно поработают большевики, когда он станет Ленинградом.