Мой испорченный рай

Звук, который вырывается из моей груди, наполовину смех, наполовину плач.

— Тогда от чего я пыталась исцелиться весь последний год?

Он отворачивается от меня, делает два шага, затем поворачивается обратно.

— Я проделал весь этот путь, чтобы кое-что сказать тебе, и если мне придется сделать это здесь, то хорошо. — Он приближается, и я не чувствую желания отступить. На самом деле, я бы предпочла уткнуться лицом ему в грудь и позволить ему обнять меня.

Я покачиваюсь на ногах, сопротивляясь этому желанию.

Он прищуривается на меня.

— Ты пьяна?

— Вовсе нет. — Любой кайф, который у меня был, я вытанцевала несколько часов назад. Но у меня гудят ноги, болят мышцы, а присутствие Матео вызывает головокружение.

Его взгляд не отрывается от меня.

— Я собираюсь тебе кое-что сказать, но мне нужно знать, что ты в правильном расположении духа, чтобы выслушать меня.

У меня внезапно пересохло во рту, и мне, наверное, следовало бы присесть. Я прохожу мимо него к своей двери и открываю ее ключом. Чувствую, как парень останавливается в дверях, и мне интересно, что он, должно быть, думает о моей крошечной итальянской лачуге. Считает ли он ее причудливой и очаровательной, как я, или сейчас жалеет, что мы не остались снаружи. Я оставляю обувь у двери, вешаю кардиган и направляюсь на кухню, чтобы открыть двери во внутренний дворик.

— Хочешь воды? — Я наливаю себе в стакан и выпиваю, ожидая его ответа. — Я бы предложила вина, но я все выпила.

— Нет, спасибо, — говорит он рассеянно.

Я поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом, но слова застревают у меня в горле.

Матео стоит перед маленькими встроенными книжными полками возле моей кровати. В руке у него фоторамка, его брови сведены вместе, парень решительно сосредоточен на снимке. Легким движением руки он ставит рамку на место и берет следующую.

Все мое тело согревается, несмотря на прохладный воздух, проникающий через балконные двери. Он переводит взгляд на меня. Я отворачиваюсь. Облизываю губы.

— Что ты хотел мне сказать, Матео?

Он прочищает горло, и звук его приближающихся шагов заставляет меня приготовиться к чему-то, но я не уверена, к чему именно.

— Я хочу рассказать тебе, что произошло в ночь смерти Эштона. — Звук отодвигаемого стула. — Садись.

Я просто смотрю на него.

— Пожалуйста.

Я сажусь. А потом слушаю.

ГЛАВА 28

«He ‘nipa‘a ‘a ka ‘oiā‘i‘o.

(Истина неизменна)».

— Гавайская пословица

МАТЕО

Тогда

Я на пике своей карьеры. У меня несколько чемпионских титулов, денег больше, чем я мог бы потратить, и бесконечные возможности, если бы решил закончить карьеру. Черт, у меня три разных предложения сниматься в сериале, в документальном фильм и реалити-шоу на телевидении. У меня есть любовь хорошей женщины, и она планирует для нас будущее, включающее дом на берегу моря и детей, которые будут учиться серфингу, как только научатся плавать. У меня есть все, что только может пожелать любой мужчина: уважение сверстников, любовь поклонников и гордость, которая приходит только после тяжелой работы, которая приносит плоды.

У меня есть все это, и все же… я хочу умереть.

Я ненавижу внимание, презираю похвалы. Куда бы ни пошел, все взоры устремлены на меня, но никто меня не видит по-настоящему. Неважно, сколько раз я напивался до потери сознания или рисковал жизнью, совершая глупости, потому что мне было все равно, жить или умереть, я получал только больше похвалы. Больше похлопываний по спине. Больше уважения.

Никто не видит, кто я на самом деле. Даже Кайя.

Думаю, что если бы у меня была другая жизнь, если бы я мог оставить все позади, начать все с чистого листа в другом месте, вдали от фотовспышек и постоянного внимания, я бы почувствовал себя лучше. Почувствовал себя цельным.

Но когда я вообще чувствовал себя цельным?

Сколько себя помню, я знал, что родился с чем-то недостающим. Без окружающей доброты, которой можно было бы доверять. Без какой-то целостности, в которую верили бы люди.

Моя собственная мама выгнала меня из дома, когда я был ребенком, потому что не поверила, когда я сказал ей, что ее парень — придурок. Что он может быть опасен. Она отправила меня жить к отцу, которого я едва знал. И он был не лучше. Если я получал хорошие оценки в школе, он обвинял меня в жульничестве. Когда я легко освоил серфинг, он обвинил меня во лжи, потому что я сказал ему, что никогда не занимался этим раньше. А когда его двадцатичетырехлетняя жена проскользнула в мою постель и схватила меня между ног, а я отбивался, он избил меня за то, что я к ней приставал.

И когда я наконец сбежал на Оаху, он приказал локахи выследить меня. С этой отметиной на лице я никуда не мог убежать, чтобы они меня не нашли. Я понял, что жизнь — это игра, и если буду играть по их правилам, то смогу получить то, чего хотел больше всего.

Заниматься серфингом.

И вот я здесь, с каждой вещью, которую когда-либо мог пожелать, а все, чего хочу — это исчезнуть под водой и никогда не возвращаться.