Мои грехи, моя расплата

– Телегин – голова, а ты, извини, олух, – продолжал ерничать Гуревич. – Он тебя со мной стравить хочет, а ты этого не понимаешь. Принцип у него такой, разделяй и властвуй. Мы в одной команде, мы друзья, а он хочет, чтобы мы грызлись друг с другом. И чтобы стучали друг на друга…

– За это не бойся, стучать я не буду, – развернувшись к нему, сказал Ефим. – А то, что побить тебя хочу, так это нормально.

– Реванш за поражение? Ну-ну… Разогрелся?

– Как видишь.

– Тогда пошли. Джек зовет…

Джек встретил Ефима на пороге небольшого кафе, расположенного в самом центре барахолки. Это была своего рода штаб-квартира, откуда он смотрел за рынком и прилегающей к нему территорией. Ефим по-прежнему воспринимал его как друга, хотя уже вынужден был признать, что непринужденность в их отношениях осталась в прошлом. Джек был бригадиром в команде Телегина, и под его «командованием» числилось восемь бойцов, включая самого Ефима, которому приходилось безоговорочно подчиняться, иначе… Ефим старался не думать о смерти, но плохое предчувствие уже витало в воздухе, пока еще достаточно высоко, но уже над ним. Законы в команде суровые, и он уже слышал об исчезновении трех парней, которые в той или иной степени провинились перед Телегиным. Никто из его друзей-товарищей толком не знал об их судьбе, но все догадывались, что живыми их больше не увидеть…

– Физкульт-ура, – вяло и с начальственной ноткой в голосе поприветствовал его Джек. – Чего это ты с утра начал? Самым крутым быть хочешь?

– Ты же знаешь, форму набирать надо, – угрюмо посмотрел на него Ефим.

И законы у Телегина были жесткие, и распорядок – на уровне святой реликвии. Тренировка полагалась каждый день, кроме выходных; больной, хромой, не важно, не можешь идти, приползи в спортзал и отработай назначенные два часа. Поэтому и не нравилось Джеку, что Ефим искал и находил возможность для внеурочных занятий, хотя и знал о предстоящем бое-реванше с Болеком.

– Пошли, покажу, где форму надо набирать…

Крутанув головой, чтобы размять шейные позвонки, он двинулся в гущу народа. Как ледокол крошит мерзлую толщу над океаном, так и он расправлялся с людской толпой, безжалостно расшвыривая несчастных, случайно угодивших под его «форштевень». Ефим и Болек молча следовали за ним в расчищенном фарватере. Больше никого Джек с собой не взял. О чем очень скоро пожалел.

Он остановился возле цветочного ряда, где в окружении роскошных букетов возвышался смуглый кавказец с ястребиным носом. Чуть в сторонке, перетаптываясь с ноги на ногу, стояли два его соотечественника в неброских клетчатых рубахах и лоснящихся от жира шерстяных брюках. Один нервно курил, и оба перебирали четки, исподлобья посматривая на грозного вида троицу.

– Этот, что ли? – спросил у Болека Джек.

– Маму, сказал, мою топтал, – ответил тот.

И вдруг, высоко выпрыгнув вверх, с разворота ногой ударил нерусского в голову. Однажды Ефим на себе испытал силу такого удара, но в этот раз у Болека что-то не сложилось, и цветочник устоял на ногах. Тогда за дело взялся Джек. Схватив кавказца за грудки, он злобно дыхнул ему в лицо:

– Ты, чурка, ты что о себе думаешь?

Торговец был напуган, но это не помешало ему дать отпор. Неожиданно для всех он ударил противника головой в переносицу.

Джек легко выдержал этот удар, но руки разжал. Зато не упустил свой шанс ответить ударом на удар. Хук в живот сложил торговца пополам, а коленом в лицо Джек завершил разгром.

Но, как оказалось, это было только начало. Сначала на помощь поверженному земляку бросились двое с четками. Одного встретил Ефим – кулаком в челюсть, другому досталось от Болека. Но пока они возились с непрошеными смельчаками, откуда-то из закоулков набежала целая толпа нерусских заступников.

Кто-то сзади ударил Ефима черенком от лопаты, и он едва удержался на ногах. Махнув рукой за спину, он отскочил в сторону, развернулся к опасности лицом и шикарной боксерской «тройкой» уложил взбешенного горца. Следующий удар в спину все-таки сбил его с ног, но он сумел подняться. В этот раз ему пришлось отбиваться сразу от двух противников, один из которых в отчаянии выхватил нож… Ефим справился и с ними, но в жертву победе пришлось принести свою руку, которую острый клинок рассек до кости…

А кавказцев становилось все больше. И если бы не подмога, которую привел за собой расторопный Заз, Джеку и Ефиму с Болеком пришлось бы худо.

– Урою, суки чернозадые! – в ярости орал Джек.

Он пострадал больше, чем Ефим. Ему ножом располосовали грудь и рассекли снизу ухо, что и взбесило его до помутнения рассудка.

Когда свора кавказцев была разогнана, он устроил на рынке форменный погром. Досталось и азербайджанцам, и армянам, и грузинам. На землю летели цветы, апельсины, рвались в клочки кофты, футболки, переворачивались целые ларьки со всякой мелочовкой. Джек не обращал внимания на кровь, да и Ефим, поддавшись погромному настроению, забыл про раненую руку. Остановить их смогла только усталость.

– Чурки охреневшие! – грохотал Джек, вытаскивая из машины дорожную аптечку. – Чтобы ни одной мрази здесь не осталось!