- О, нет! Так долго! А нельзя ли побыстрей?!
- Можно и быстрее, только боюсь не в вашем случае... рана слишком тяжелая, особенно для молодой дамы. Я рад, что вы вообще смогли от нее оправиться...
- Простите, господин Реми! Я очень вам благодарна... Обещаю быть послушной! - он улыбнулся моим словам и весь засиял, словно получил высшую награду в жизни.
Мне стало стыдно за себя. Я этому человеку обязана тем, что все еще живу. А вдруг и правда умерла бы, так и не узнав, что значит быть любимой и так и не испытав на себе счастье материнства. Вот, дурочка! Домой захотела! Да, таким способом, можно вернуться разве что только к Богу. Но он вряд ли похвалил бы меня за столь раннее возвращение. Где-то прочитала, что прежде чем умереть человек обязан выполнить предначертанное ему судьбой. Я же еще ничего толком-то не успела в своей жизни.
Нет, будем жить долго и счастливо, вот только - встану на ноги, а там посмотрим, как и что делать.
В дверь постучали, Реми открыл сам и что-то сказал, затем обернулся ко мне.
- Сударыня, пришел господин граф, он хочет видеть вас.
- Пусть войдет, - сказала, подтянув к себе поближе одеяло. Я не могла отказать графу, хотя чувствовала себя на тот момент очень неважно. Надеясь на то, что Бюсси не пробудет у меня долго, решилась на эту встречу.
Он стремительно вошел и встал в нерешительности у порога. По тому, как граф мял перчатки, я поняла, что он сильно нервничает и эта встреча для него не из легких.
- Вы хотели меня видеть, сударь?
- Да, сударыня, хотел.
Он медленно прошел и придвинул кресло, сел в него и только тогда посмотрел на меня. Наши взгляды встретились. Как на свидании, время остановилось. Мы смотрели друг на друга, не решаясь произнести и слово. К чему они, когда вина графа читалась в каждом жесте, а я... я просто не могла говорить, боясь разреветься о того, что по своей глупости, причинила слишком много страданий его душе.
Так и молчали до того момента, пока вошел лекарь и бесцеремонно выпроводил графа за дверь, напоминая ему, что для скорейшего выздоровления мне нужен отдых и покой.
Не давая воли чувствам и размышлениям, я уснула. Незамедлительно воспользовалась советом ле Одуэна, состоявшим в том, что нужно больше спать.
Теперь мне очень хотелось выздороветь для новой жизни.
Глава 24
Утро выдалось серым и дождливым. Генрих Валуа до омерзения не любил такие дни. Они тянулись, казалось, до бесконечности, заполненные унылостью и тоской. Только Шико мог поднять ему настроения веселыми байками, анекдотами или розыгрышами. От некоторых из них Генрих смеялся до колик в животе. Сегодня же все шло совсем не так, как обычно. Шут был понур, отвечал невпопад и уже битый час сидел на полу его опочивальни в одной и той же позе.
- Шико, друг мой, ты грустишь? - король с любопытством рассматривал задумчивого и как-то странно притихшего друга. Тот, не шелохнувшись, смотрел безотрывно на огонь в камине уже довольно продолжительное время, не обращая никакого внимания на Его Величество, - Уж, не заболел ли ты?
- Нет, что ты, Генрих? Шуты никогда не болеют и не грустят, это всего лишь маска, - возразил вдруг Шико, встрепенувшись. Он лучезарно улыбнулся и состроил уморительную гримасу, вызвав усмешку короля. - Я репетирую, друг мой, новую пьесу для тебя. Только и всего!
- Хорошо, если так. Чем ты меня порадуешь, Шико?
- Тебе будет очень интересно, дорогой мой Генрих, обещаю. Теперь же позволь мне покинуть тебя. Есть одно очень важное дельце, - подскочил шут на ноги и направился к двери, но остановился на возглас Генриха:
- Ну, вот! Дела для тебя важнее, чем король!
- Что ты?! Что ты! Нет ничего важнее тебя, Генрих! Я же стараюсь для нас обоих.
- И для государства!
- Вот именно! - воскликнул Шико, упархивая летящей походкой за дверь, освободившись, наконец, от скучающего короля.
У господина шута все мысли теперь были обращены в одну сторону - Катрин. Только она сейчас заполняла каждую минуту его жизни. Шико не мог простить себе промах. Он опоздал, не успел защитить её от рокового шага. Уже на полпути к Собору, мэтр понял, что его обманули. Не даром гопожа де Шнур так легко сдалась под его натиском. По последнему указу Генриха - дуэли были запрещены, и вряд ли граф являлся настолько безрассудным, чтобы устраивать её прилюдно.