– Слушай, Антошка, – шепчет дед, – слушай внимательно и не перебивай. Тогда, в войну, когда я нашел Сережу, я написал Лидушке, чтобы она поискала его отца. Но как? Она мне так и ответила: искать будем после войны. Но и после войны искать было трудно. Почти невозможно. Что я знал? Его звали Сережа. А его мать – Катя. Екатерина. Все. Если бы не танки тогда, я нашел бы тело матери, взял документы. Но немцы напали неожиданно. Пришлось отступать. Я запрашивал детприемники – были такие места, где занимались детьми, выясняли про них сведения. Писал в другие организации. Везде отвечали: установить родителей невозможно. И мы успокоились. Усыновили Сережу. Думали – все! Навсегда!
Он умолк. Ладонь его лежала на моей руке, и я чувствовал, как она вздрагивает. Я накрыл ее своей ладонью. Сжал ее.
– Ну и что! – сказал я. – Конечно! Конечно, навсегда! И ты мой дедушка, хватит об этом!
– Подожди, – ответил он, – я тоже думал так. Не хватает сведений – и все. Но оказалось, на радио теперь есть специальная передача. Разыскивают детей – бывших детей. По воспоминаниям. По мелким деталям. Я написал туда письмо. По радио рассказали про Сережу. Как он пел. Как звали его маму. На какой дороге это было. И примерно когда.
Огонек сигареты давно погас, но дедушка не замечал этого.
– И вот пришло письмо, – сказал он. – Может быть, это Сережин отец. И твой дедушка.
Я чуть не закричал. Меня душили слезы и досада. Такая досада на дедушку, на его глупое поведение.
– Зачем? – прошептал я. – Зачем ты это сделал? Зачем? Зачем? Зачем?
Решение
Он молчал долго. Он, наверное, не думал, что я так возмущусь. Потом вспыхнула спичка, и сигарета опять загорелась малиновым огоньком.
– Возьми себя в руки! – сказал дедушка твердым голосом. – И будь мужчиной!
Он помолчал. Потом произнес:
– Хочу верить, что ты поступил бы на моем месте точно так же. Иначе ты бы не был моим внуком.
На слове «моим» он сделал ударение.
Я успокоился. Дедушка говорил со мной на равных. А если с тобой говорят на равных, значит, нельзя пищать. Нельзя паниковать. Надо стоять вровень с человеком, который говорит с тобой серьезно.
Я повторил, только теперь другим тоном:
– Зачем ты это сделал? Объясни!
– Я убежден, что папа никогда – понимаешь, никогда! – не предпримет попытки искать родных. Родным он считает только меня, и я ему за это благодарен.
– Правильно! – шепнул я.
– Правильно с точки зрения Сережи. С твоей. Но я обязан сделать все! Использовать все возможности! Это долг моей совести! Последний долг!
– Что за полуночники! – раздался голос.
Мы вздрогнули и зажмурились от яркого света.
На пороге кухни стоял папа в одних трусах и с подозрением разглядывал нас.
– А накурили! – возмутился он.
– Ничего, ничего, – пробормотал смущенно дедушка, – ты иди, нам не спится, ведь мы же утром никуда не торопимся!
Папа помотал головой, попил воды, щелкнул выключателем и ушел, буркнув:
– Настоящие заговорщики, по ночам разговаривают.
Я усмехнулся. Действительно, заговорщики. Говорим о папе, а он даже и не подозревает.
Да и вообще! Дедушка шлет письма, ищет папиных родственников, а мы и не догадываемся. Не предполагаем, черствые люди, что с дедом творится, что с ним происходит.
Я прижался лбом к дедушкиной руке.
– Что же ты, старичок мой, – сказал я, – так себя мучаешь!
Он тихонько засмеялся:
– Эх, Антошка, Антошка! Как интересно тебя наблюдать. Какой ты забавный человечек!
– Я не человечек, – сказал я, – а человек! Я расту, ты сам говорил. И потом, почему вы, взрослые, всегда нас маленькими считаете. Если человек ростом небольшой, это же еще ничего не значит! Он такой же человек, как и взрослые! И все понять может! Разве не правда?
– Правда! – ответил дед. – Еще какая правда! Но что же делать мне?
– Ты спрашиваешь? – удивился я. – А сам давно решил.
– Решил! – твердо ответил дедушка и потушил сигарету.
Человек в вышитой рубашке
Что он решил?
Весь день дедушка сам не свой. Бродит по комнате. Вытирает посуду на кухне. Одна чашка бьется.
– К счастью! – кричу я, но слышу в ответ лишь напряженное молчание. Вполне возможно, он даже не понял, что разбилась чашка. Подобрал осколки, высыпал в мусорное ведро, даже не заметив своих движений.
Вечером дедушка говорит, пряча глаза:
– Ко мне хотел бы приехать друг. На один день. Может, на два.
Папа читает газету, мама гладит белье, они заняты своими делами и совершенно не замечают, что творится с дедом.
– Пусть поживет у нас, – говорит папа.
– Вы это имели в виду? – спрашивает мама.
Дедушка кивает, нажимает на пальцы, хрустит ими. Смотрит в одну точку. Потом сильно хлопает себя по коленкам.
– Достаточно! – восклицает громко.
Мама и папа смотрят на него с удивлением. Дед быстро проходит по комнате. Останавливается. Покачивается с пятки на носок.
– Ольга! – говорит он энергично. – Дело! Дай какое-нибудь дело!
– Нет у меня дел, – отвечает мама.
Тогда дед подходит к ней, отнимает утюг, начинает гладить. Мама возмущается, просит не вмешиваться в ее дела, но он как будто не слышит.