Мой генерал

— В общем, Антон, — говорит дедушка, — твой папа не прав, хотя он и взрослый.

Папа краснеет. Но дедушка не замечает этого.

— Муравьёв надо спасать, — продолжает он. — Взрослым дядям не до этого. Предложи отряду, — смотрит на меня, — составить карту муравейников в затопляемой зоне. А потом перенести их на новые места.

— Донкихотство это, — ворчит отец.

Мы едем дальше.

Тайга расступается неожиданно, и странное поле открывается перед нами. Будто грибы какие-то — пеньки, пеньки, пеньки. Направо — голая земля, налево, впереди, позади… Пни белеют свежими срезами, и если смотреть не пристально — кажется, кто-то расставил по полю множество тарелок.

— Вот готовое дно, — говорит мама.

— Бывает дно песчаное, бывает илистое, — говорит дедушка, — это будет пнистое.

Впереди из-за горизонта поднимается дым. Потом видно пламя. Мне кажется, это пожар. Я нетерпеливо ёрзаю на сиденье, и мама прибавляет газу.

Но это не пожар. Костры. Много-много костров. В кострах жгут ветки, а за дымной стеной — рокот тракторов, гул бензиновых пил, оживление, шум.

За дымной стеной — настоящая битва. Люди в касках передвигаются от дерева к дереву. Визжит пила, и дерево падает. Кусты вырубают топорами.

У больших деревьев обрубают ветки. Стволы цепляют специальные трактора. Отвозят к дороге. Складывают в штабеля. Грузят в машины. И на глазах стена деревьев отступает, оставляя свежие пеньки.

Мы выходим из «газика». Смотрим, как сражаются люди с тайгой, как побеждают её — уверенно и ловко.

К нам подходит мужчина в каске.

— Не из райкома? — спрашивает нас. — А то ждём не дождёмся. Людей не хватает.

Человек поглядывает на меня и говорит:

— Нам бы и огольцы пригодились! Человек сто. Можно и двести. Ветки таскать. Костры палить! Весёлая работа!

Дедушка стоит, опустив голову. Перед ним раздавленный муравейник. Виден гусеничный след. Наверное, трактор проехал.

Муравьишки хлопочут, суетятся, таскают брёвнышки-хвоинки, пытаются отремонтировать свой дом.

Дед поднимает голову, спрашивает человека в каске:

— Муравейников много?

— Полно! — отвечает он весело. — Всё же тайга!

— Ну и как с ними?

— С кем? — не понимает мужчина. — С помощниками? Да не хватает!

— Нет, — говорит дедушка, — с муравейниками?

— Как? — удивляется человек. — А никак! Нам про них думать некогда. Нам лес вырубить надо.

Он уходит.

Деревья падают одно за другим. Урчат трактора. Дымят костры.

МОРЕ И МАМА

Мы едем дальше.

Дедушка хмуро смотрит по сторонам. Папа поглядывает на него боязливо. Боится заговорить. Я тоже молчу.

Что тут скажешь?

Дедушка расстроился, его понять можно. Он за Муравьёв заступился, а по муравейникам тракторы ходят. И ничем не поможешь. Конечно, можно муравейники спасти. Перенести их на новое место. Но много ли? Тайгу уже рубят. Торопятся. До муравейников дела никому нет.

— Не огорчайся, — шепчу я дедушке.

Он обнимает меня, прижимает к себе.

Разглядывает моё лицо. Подмигивает невесело. Шепчет в ответ:

— Просто я старый Дон Кихот! Шабашников не победил, помнишь? Муравьёв не защитил! Много чего не сделал!

Он хмурится, смотрит в окно. Я заглядываю дедушке в глаза, мне его погладить хочется, сказать какие-нибудь слова. Но что слова значат? Нужно сделать то, что он не успел. «С шабашниками буду бороться, — решаю я. — Муравьёв спасу. Мало жалеть, надо делать, вот что».

Мы приезжаем в деревню, где маме надо работать. Идём вместе с ней в контору. Там уже люди собрались. Мама велит нам на завалинке посидеть. Подождать, пока она выступит.

Мы послушно садимся. Окна в доме распахнуты. Слышно, как мама говорит:

— Товарищи! Будущее море не должно стать источником болезней. Поэтому территорию, которую зальёт вода,' надо специально подготовить. Зарыть землёй помойки. Предварительно обработать их известью. Всё, что может вызвать инфекцию, — сжечь. Это не просто предосторожность. Это нужно для всех вас. Для вашего здоровья…

Я думаю про будущее море. Оно будет огромное. По нему пойдут пароходы. Наверное, морские. И волны, наверное, будут как на море. Огромные. Настоящие!

Вот море будет настоящим, а мама говорит про помойки. Неужели это важно для моря?

Мама закончила выступление, пошла по дворам. Что-то горячо говорит. Жестикулирует. Рисует карандашом на листочке бумаги. Пишет.

Потом возвращается к нам.

— Половина деревни уже уехала, — говорит она, — давайте погуляем.

Я думал — это интересно, посмотреть на бывшую деревню. А оказывается, печально. Ещё как печально.

Вдоль улицы стоят голые печки. Заборчики, которым нечего теперь разделять. Колодезные журавли осиротело понурили головы.

И вдруг на дорогу выскочила жёлтая кошка. Села посредине и замяукала жалобно. Эх, кошку забыли! Мама взяла кошку на руки, и та сразу успокоилась, замурлыкала.

Я представил, как будут стоять на дне моря старые печки, которые раньше людей согревали, и мне сделалось неуютно.

И тут послышались голоса.

Мы пошли по улице, миновали старые амбары и увидели избушку на курьих ножках. Окна и те покосились от старости.