Мой генерал

— Я умирать не собираюсь, но готовым быть должен. Чтобы костлявая не застала врасплох. Вот и решил — написать завещание… Хоть я и генерал, а имуществ особых не имею. То, что есть, оставляю тебе, Ольга, ты хозяйка. Сыну книги. Внуку, тебе, Антошка, орден Отечественной войны, потому что наследникам по закону оставляется только он, остальные сдаются государству.

Он посмотрел на нас посветлевшим взглядом. Мама и папа сидели как в воду опущенные. Зачем он затеял такой разговор? О смерти? О наследстве? Разве об этом надо думать?

— Чего носы повесили? — усмехнулся дед. — Дело житейское, простое. Но обязательное. Никуда от него не денешься.

— Папа, — воскликнула мама, — ну разве так можно? Зачем какие-то приготовления! Стоит ли думать об этом?

— Отец, — сказал возбуждённо папа, — мамы нет давно, ты должен успокоиться, наконец. И потом, мы, слава богу, вместе. Антошка, ты. Сердце радуется, глядя, как вы дружите!

— Эх, ребятки! — сказал дед. — Зачем успокаиваете меня? Я старый вояка, смертей нагляделся, Лидушку схоронил, так что не боюсь, поверьте, и не о том речь. Не о том!

Он встал, прошёлся по комнате. Остановился у окна. Сказал:

— Вот послушайте стихи.

Помолчал минуту. В комнате тихо было.

Так перед грозой бывает. Всё замирает. В небе. На земле.

Голос у деда был как бы равнодушный. И он будто бы не стихи читал. Будто сам сказал:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они — кто старше, кто моложе,
Остались там. И не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь.
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

Потом дедушка повернулся.

— Ну вот, Антошка, — сказал он, — настала пора рассказать мою военную тайну.

Я подошёл к деду. Встал с ним рядом, волнуясь отчего-то.

Сердце у меня тревожно билось. Ещё бы! Разве может быть у генерала не важная военная тайна? Пустяковая какая-нибудь?

Тайна у дедушки, конечно, замечательная. Самая рассекретная! Государственная! И ничего, что страшная. Я не трус.

Только чего он молчит? Может боится? Может, опасается, что мы её разболтаем?

Так не такие мы люди. Папа, мама, я. Не такие, чтобы болтать по углам. Чтобы военные тайны разбалтывать. Рассекречивать их перед всяким первым встречным.

Чего же молчит дедушка?

— Смелей! — говорю я.

Дедушка смеётся тихонько.

— Смелей, говоришь? — спрашивает.

Опять молчит.

— А я вот боюсь, понимаешь-ка. Всю жизнь эту тайну носил, а рассказать боюсь.

Он опять молчит, потом произносит:

— Дело в том, — говорит дедушка, и голос у него какой-то неестественный. Деревянный. — Дело в том, — повторяет он, — что твой отец, Серёжа, не я. Я не дедушка тебе, Антон!

Слова его словно разрыв снаряда…

ДВА СЛОВА

Знаете ли вы такое слово — беззаветно?

Я прежде слыхал просто. Не очень понимал, что оно значит. Дедушка объяснил. Он сказал — беззаветно, это без конца, без края, это значит преданно и горячо. Это значит, веря больше, чем себе.

Беззаветно можно служить, работать то есть.

Беззаветно можно бороться. И можно беззаветно любить.

Вот. Любить.

Как часто произносим мы это слово! Люблю мороженое! Люблю на лыжах кататься! Люблю смотреть телевизор!

Маленьких часто спрашивают:

— Ты кого больше любишь? Маму или папу?

Глупый вопрос. На него даже несмышлёный малыш отвечает.

— И маму люблю, и папу люблю!

Я тоже так отвечал. До четвёртого класса добрался — не очень-то задумывался над этими словами. И дальше бы жил, не раздумывал…

Но бывает в жизни каждого такой день, такой час, такая минута, когда всё, что вокруг, он видит другими глазами. Поясневшими. Повзрослевшими. Когда он неожиданно понимает, что у слов, к которым он привык, как к старым детским игрушкам, есть ещё один смысл. А может быть, и не один. И что слова — это не просто слова, а значительно большее. Ведь слова служат людям. Означают предметы, их окружающие, поступки, дела. Означают то, что человек чувствует.

Я люблю дедушку. Люблю беззаветно. И знаю цену этим словам.

Я люблю его преданно и горячо, я верю ему больше, чем себе. Я хочу во всём быть похожим на деда…

Вот он стоит у окна. Курит сигаретку, сунув её в разноцветный мундштук. Смотрит себе под ноги. Ждёт.

В комнате тишина. Как перед бурей. Перед бурей же затихает всё — помните? На земле. И в небе.

Тихо в комнате, я разглядываю деда, на мои глаза навёртываются слёзы и куда-то исчезают. А в горле застрял тугой комок.

Вот он сказал это. Сказал свою «военную тайну». И я чувствую — со мной что-то случилось.

Я теперь другой. Совсем-совсем. Я будто и не я, а другой человек. Другой мальчишка. Взрослый. Да, взрослый.

Я глядел на дедушку и понимал — со мной что-то случилось!

Я встал. Я подошёл к деду. Слёзы исчезли, я был теперь совсем другим. Я знал цену словам, о которых не думал раньше. Я встал, подошёл к деду, прижался к нему лицом.

Буря грохотала во мне. Но я ничего не сказал. Я только обнял его и прижался крепко-крепко…

И всё увидел снова. Снова…