— Это Дрезден, — говорит он. — Это наши главные силы. А этот клин — мой артиллерийский полк. Вперёд мы ушли, наши только ещё подтягиваются. И вот берём пленных. Они говорят — готовится танковый удар. Направление — такое-то. Что делать? Если сомнут нас, перед главными силами нет противотанковой защиты. Решаю: удар танков встретить с флангов. Выстраиваюсь углом к противнику. Начинается мясорубка. Открываем огонь — не в лоб, как немцы ждут. А сбоку. И по всей глубине. Немцы в замешательстве. Танки горят. Огонь ведём прицельный, точный. Подпускаем близко.
— Антоша, — говорит мне дед, — Николай Петрович командовал противотанковой артиллерией. Это очень трудно — стрелять по движущимся танкам, которые еще по тебе стреляют.
Меня подмывает спросить. Но я не знаю — как. И очень неудобно.
— Понятно? — спрашивает Николай Петрович.
— А вы, — говорю я и краснею. — А руки у вас тогда были?
— Нет! — отвечает Иванов. — Не было! Руки я на берегу Днепра потерял.
Я не могу поверить. Про лётчика Маресьева я читал. И кино не раз видел. Он без ног был, это известно. Но руки же у него были! А как артиллеристу без рук? Надо же командовать! А командовать — на карте схемы чертить! В телефонную трубку кричать! В бинокль смотреть! Если надо — снаряд схватить и пушку зарядить! Разве же без рук это можно?
Я смотрю на генерала Иванова и не понимаю: может, он шутит? Но разве так шутят?
Я поворачиваюсь к деду. Смотрю на него вопросительно.
— Я ведь говорил тебе, Антон, — произносит задумчиво дед, — генерал Иванов — необыкновенный человек.
— Сказанёшь тоже, — сердится Иванов. — И вообще! Сам бы про себя рассказал лучше. Вон орденов сколько! Их зазря не дают.
— Ладно, — произносит дед. — Кукушка хвалит петуха. У меня награды за обыкновенные военные дела. У тебя — за подвиги. Не бойся этого слова. За настоящие подвиги. Книги про них писать надо!
— Да уж всё написано! — смеётся Николай Петрович.
Мы идём в столовую, обедаем. Жена Николая Петровича кормит его с ложечки. Словно маленького. Но дед не обращает на это внимания. Будто всё нормально. И жена Иванова тоже не обращает. И сам генерал.
Они вспоминают войну, забавные всякие случаи и смеются, словно на войне только смешное и происходило. Нет, на войне не смешно было, а тяжело, трудно. Иногда — смертельно трудно. А вечером дед рассказал мне историю про генерала Иванова.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ПРО ГЕНЕРАЛА ИВАНОВА
Война уже обратно катилась. Немцы назад драпали.
Вообще выражение это неправильное — драпали. Драпал Наполеон, тут верно. Бросил своих солдат и помчался в Париж. А Гитлер каждый день орал, чтобы его солдаты сражались до последнего. И фашисты не драпали, а сопротивлялись изо всех сил. Бились отчаянно. Но мы всё равно их гнали.
Дед сказал: фашисты умело воевали. И генералы у них были опытные. Ещё бы! Всю Европу прошли. Все армии победили. Так что врагов дураками считать нельзя. Никакими они дураками не были. А были коварными, хитрыми, расчётливыми. Жестокими были, как звери, потому что они фашисты. Но не дураками. Дураков ведь обмануть легко. А значит — и победить. Наша победа трудной была. Потому что враг опытный и злобный. От этого наша победа только почётней! И никогда врагов дураками считать нельзя, нет.
Ну так вот, война назад катилась. И фашисты дрались отчаянно. За каждую кочку цеплялись. А уж про реки и говорить нечего! Взрывали за собой все мосты, чтобы добраться до них нельзя было. На другом берегу в землю закапывались. Дотами и пулемётами ощетинивались. Вот так они уцепились и за Днепр: мол, ни за что дальше не отступим.
Нечего делать, надо врага выбивать. Надо Днепр переплывать и вражеский берег захватывать.
Только тут объяснить надо. Днепр переплыть не каждый взрослый может. Даже в мирное время. А тут — война. Тут не просто переплыть надо, а переплыть под вражеским огнём. Плывёшь — а вода вокруг от снарядов да пуль будто вскипает.
Но и это ещё не всё.
Надо плоты переправить. Специальные, железные, военные. Понтоны называются. На понтонах — пушки. Танки.
В общем, не плавание это никакое. Плаванием не назовёшь, если в тебя стреляют. Поэтому есть такое слово — форсирование. Форсируют реку — это когда её переходят под огнём, штурмуют, словно крепость. Но ведь за этой крепостью — ещё одна. Укреплённый врагами берег. Берег, который плюётся свинцом.