Мои друзья

Прошло несколько дней. Марфа привыкла к приемному сыну, даже вылизывала его, как своих котят. Щенок тоже освоился в кошачьем семействе: ел и спал вместе с котятами и вместе с ними играл Марфиным хвостом. Все шло хорошо до тех пор, пока котята не превратились из сосунков в маленьких кошек. Вот тогда Марфа стала приносить им воробьев и мышей. Котятам принесет – те урчат, довольные, а положит добычу перед щенком – он отворачивается. Марфа подвинет лапой к нему еду, а он пятится. Зато с удовольствием уплетал кашу, которую я ему приносил.

Однажды Марфа со своим семейством спустилась во двор: впереди вышагивала сама, за ней – пузатый прыткий щенок с нее ростом, а дальше катились пушистые комочки. Во дворе котята со щенком стали играть, носиться друг за другом. Котята залезали на дерево, и щенок пытался, но сваливался. Ударится, взвизгнет, но снова прыгает на ствол. Тут я и понял, что пора забирать его от кошек.

Только это оказалось не так-то просто: Марфа ни в какую не хотела его отдавать. Только потянусь к Шарику – она шипит и распускает когти. С трудом отнял у нее щенка.

В жаркие дни мы с Шариком бегали на речку купаться. Шарик любил барахтаться на мелководье, а чуть затащишь на глубину – спешит к берегу или еще хуже – начнет карабкаться мне на спину.

Однажды я взял и нырнул, а вынырнув в стороне, увидел: Шарик кружит на одном месте и растерянно озирается. Потом заметил невдалеке голубую шапку, такую же, как у меня, и помчал к пловцу. Подплыл и стал забираться к нему на спину. А пловцом оказалась девушка. Она обернулась и как завизжит!

Но еще больше испугался Шарик. Он даже поднырнул – только уши остались на воде, а потом дунул к берегу.

По воскресеньям у деда Игната собирались все собачники. И дядя Костя, и я приходили с собаками. Бабка Клава раздует самовар, достанет пироги, усядемся мы за стол, и собаки тут как тут. Смотрят прямо в рот – тоже пирогов хотят. Я дам им по одному, а бабка Клава как крикнет:

– А ну пошли во двор, попрошайки! А тебе, Буран, как не стыдно? Ведь кастрюлю каши слопал! Такой обжора, прямо стыд и срам!

И Буран уходит пристыженный, а за ним и Снегур с Полканом, и мой Шарик.

Во дворе они начинали бороться. Понарошку, кто кого: Буран всех троих или они его. Дурашливые Полкан с Шариком сразу набрасывались на Бурана, прыгали перед его носом, тявкали, все хотели в лапу вцепиться. А Снегур не спешил – кружил вдалеке с хитрющей мордой, потом заходил сзади – и прыг Бурану на загривок! Тут уж и Полкан с Шариком набросятся на Бурана, а он, как великан, громко засопит, набычится, развернется – собаки так и летят кубарем в разные стороны.

Частенько и я принимал участие в этой возне. Вчетвером-то мы Бурана одолевали.

Вот так я и рос среди собак, и узнавал их повадки; даже научился подражать их голосам.

Приду к дяде Косте и загавкаю из-за угла сиплым голосом, и Снегур с Полканом заливаются, сбитые с толку, – думают, Буран решил их напугать. Или забегу к деду Игнату, спрячусь за дверь и залаю, точь-в-точь как Полкан – визгливым, захлебывающимся лаем. И Буран сразу выскочит и сердито зарычит.

Постепенно я научился различать голоса всех собак в окрестности. Понимал, что означает каждый лай и вой, отчего пес повизгивает или поскуливает, то есть в совершенстве выучил собачий язык.

И собаки стали принимать меня за своего. Даже совсем незнакомые псы, с дальних улиц. Бывало, столкнусь с такой собакой нос к носу, пес оскалится, шерсть на загривке поднимет, а я пристально посмотрю ему в глаза и рыкну что-нибудь такое:

«Брось, знаю я эти штучки! Своих не узнаёшь?!»

И пес сразу стушуется, заюлит, заковыляет ко мне виляющей походкой. Подойдет, уткнется головой в ноги, вроде был извиняется: «Уж ты, того… не сердись, обознался немного. Ходят тут всякие. Я думал, и ты такой же. А ты, оказывается, наш. Вон весь в ссадинах и синяках. От тебя вон и пахнет-то псиной».

В то время я к любому волкодаву мог подойти – был уверен, никогда не цапнет.

Буран умер от старости. До самой смерти он сторожил дом и возил сани с дровами.

Когда дядя Костя уехал из нашего города, Снегура взяли сторожем в зоосад. К этому времени он уже стал совсем чудным, порой забывал, где находится. С его конурой соседствовала птичья вольера, так он облаивал маленьких птах. Рядом в клетке сидел огромный филин, но Снегур его почему-то не замечал.

Полкана взяли к себе соседи, сказали: «У него такая красивая шерсть».

А Шарик стал моим другом и равноправным членом нашей семьи.

В два года Шарик внезапно простудился. Целую неделю мы лечили его, давали таблетки и витамины, поили настоем ромашки. Когда Шарик поправился, он вдруг стал приводить к нашему дому других больных собак. У одной была ранена лапа, у другой порвано ухо, у третьей во рту застряла рыбья кость… Мы лечили бедолаг, никому не отказывали. Соседи шутили:

– Пора открывать бесплатную лечебницу.