Мой дядя – Пушкин. Из семейной хроники

«Наташа располагала выехать в Москву, – сообщает Надежда Осиповна от 9 апреля, – но простудилась и раньше четырех дней не тронется. Опасались жабы (elle a manque d’avoir une esquinencie); слава Богу, захватили вовремя, так что и мнительный Александр успокоился. Отправляет одну с детьми, проклиная Петербург, и говорит – отслужит молебен (qu’il chantera un Те Deum), когда будет уверен, что Наташа избавилась от балов да спектаклей. Вполне его понимаю. Затем скажу пару слов и о себе, но не тревожься, милая Оля. Если бы я заболела серьезно, не могла бы писать тебе пространное письмо. Дело в том, что Петербург и меня наказал простудой, а простудилась после того, когда по моей неосторожности очутилась на хорах во дворце, о чем тебе писала. Страдала всю прошлую неделю лихорадкой; она прошла, но затем обнаружилось страдание печени. Как уверяет Спасский, которого, знаешь, это болезнь хроническая; пожелтела я как лимон, аппетит и сон уничтожился; но теперь чувствую себя гораздо лучше. Нева разошлась, погода прелестная, а после отъезда Наташи мы тоже здесь не останемся.

Александр упрям. Если не может ехать с Наташей в Яропольцы, то почему же не послушаться нас и не отлучиться из Петербурга недельки на две отдохнуть в Михайловском? Петербург ведь оттуда недалеко…»

Болезнь бабки оказалась гораздо серьезнее, чем она предполагала, и через два года свела ее в могилу.

14 апреля 1834 года Наталья Николаевна уехала к родным с обоими детьми, а дядя оставался до половины августа в северной столице.

Глава XXXV

В половине апреля 1834 года Пушкин расстался на несколько месяцев с женою: Наталья Николаевна уехала с малолетними дочерью и сыном из Петербурга в калужские имения Гончаровых – Полотняный Завод и Ярополец, а дядя Александр оставался в северной столице до августа.

Привожу следующие места из писем деда и бабки к Ольге Сергеевне за несколько дней до этого времени:

«Александр, – пишет Надежда Осиповна от 10 апреля, – сейчас меня посетил, поручил крепко тебя обнять и сказать тебе, что он сильно беспокоится на твой счет, так как опять услышал, будто бы у вас в Варшаве какая-то эпидемия; просит тебя не вверяться докторам, которые обошлись с тобой и в Варшаве не лучше петербургского эскулапа Иванова. Продолжай над ними смеяться, как смеешься в последнем письме; это письмо я ему прочитала, и он не замедлил приветствовать твои строки гомерическим смехом, называя их презабавными (j’ai fait la lecture de cette lette, а Саша, qui n’a pas manque d’ac-cueillir tes ligner par un rire vraiment homerique, en les qualifant d’im-payables). Но, несмотря на гомерический смех, сын был в ужасном расположении духа (Il etait d’une hummeur atroce). Его жена после выкидыша страдала жабой, чрезвычайно похудела, и он решился ее отправить на все лето в деревню; говорит, что деревня – ее одно спасение; окрестности же Петербурга – тот же Петербург, с теми же выездами, спектаклями и танцами, следовательно, та же анормальная жизнь.

Невестка берет обоих деток (ses deux poupons), Машу и Сашу; а рыжим Сашей Александр очарован (et quand a Sacha, son petit rousseau, Alexandre en est vraiment enchanti); говорит, что будет о нем всего более тосковать. Всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь. Впрочем, Александр и девочку ласкает исправно; жаль, что Маша очень еще слаба; ходит с большим трудом и не говорит.

Наташа, прежде нежели быть в Яропольцах, проведет неделю, может быть и больше, в Москве. Александр отсюда тронется едва ли раньше сентября, а поехать ему в Болдино необходимо и для своих, и для наших дел, но не может этого сделать прежде, нежели окончит записки в архиве. Как бы ни было, в Петербурге летом ему трудно будет работать при жаре и грустно вдали от жены и детей. Леон бредит Тифлисом, а папа и я уедем в Михайловское; Вяземские едут за границу, так что летом у Александра останется один Соболевский, с которым он и теперь неразлучен. Говорит, ему гораздо полезнее общество этого медведя, чем рысканье по гостиным. С этим, пожалуй, и я согласна, но, будь сказано между нами, какую существенную пользу может поднести (ofrir) Александру Сергей Соболевский? Сашка и без него рифмы отыщет. Что между ними общего? Разве попробует учить Александра бороду носить, да и ту отращивать сыну не позволит ни служба, ни положение в свете. Борода делает Соболевского смешным донельзя, привлекая на него все взгляды (Cette barbe rend Sobolefsky on ne peut plus ridicule, et attire sur lui tous les regards), о чем, если не ошибаюсь, тебе уже писала. Впрочем, Соболевского я ставлю гораздо выше другого приятеля Z. Этот уже положительно ни на что не похож; благо его в Петербурге нет.