Мой Чужой

— Твою мать, старик, я уже попрощался с тобой. Всё в порядке?

— Да. — Вру без сожаления, потому что это сейчас не главное. — Ты закончил?

— Да. Альфа у Босса. С твоей семьёй всё в порядке.

— Отлично. Тогда забери меня домой. Д

Следующие несколько недель напоминали ад. Нас ожидало много сложностей. Начиная с переговоров властей, расследования, признания моей невиновности, показаний против главных действующих лиц, участвовавших в продаже и распространении наркотиков. Развод, и разговор с Настей. Она кричала, и требовала вернуть то, что я у неё забрал. Глупая девчонка считала, что это я виновен в смерти её отца и полной конфискации имущества. Хотя последнее волновало её гораздо больше. Как же сладко она пела о своей любви, пока не поняла, что не получит от меня ни копейки. Только тогда я услышал от неё правду. О том, что я овощ, деревяшка, которая больше никому не нужна. Частично она была права. Ежедневные процедуры в клинике не помогали. Лучшие врачи разводили руками, и говорили, что мне помогут лишь время и усиленные тренировки, после того, как я сделаю хотя бы одно движение. Хотя бы пальцами. Но время шло, а чувствительность упорно не хотела возвращаться. Отцу мы сообщили почти сразу. За всю мою жизнь мы, кажется, разговаривали меньше, чем за последние три недели. На этот раз мы действительно стали ближе, позволили друг другу выпустить свою боль, ведь времени оставалось совсем мало. Альфа был прав. Отец болен, и уже невозможно что-либо изменить. Я простил его. Долгие годы варился в котле из собственной боли, ненависти к нему, и воспоминаний о матери, но сейчас почему-то всё стало просто. Меня отпустило, и мы наконец-то стали ближе. Только одно не давало мне покоя, а в наших разговорах каждый раз приводило в тупик. Полина. Отец не успокаивался. Он хотел сказать ей правду, и только наше хрупкое перемирие не давало ему этого сделать.

— Она должна знать, что ты жив. Сын, пожалей девочку. Она места себе не находит. Я не могу больше смотреть ей в глаза, зная правду, и не имея возможности утешить. Да и ты страдаешь, я же вижу. — Он беспокоился, и, кажется, Полина стала ему дорога. Как часть семьи.

— Почему ты не сказал нам о том, что болен? — Вопрос был не в тему, так казалось со стороны, но отец сразу понял к чему я его задал. Это было видно по затянувшейся тишине в трубке. — Я так же как и ты не хочу быть обузой. Ей будет проще принять другую правду. Принять, и начать новую жизнь.

Отец согласился. Скрипя сердцем принял мой выбор, хоть и не был согласен до сих пор. Даже Бес был на его стороне. Как бы его не раздражала Полина, но он, так же как и все, считал, что она имеет право знать. Только вот одного они ни хрена не понимали. Каким образом я покажусь ей? Заставлю её жить с калекой? Снова посвятить жизнь уходу за овощем? Я не желал ей такой жизни. Удалял видео, которые до сих пор приходили с камер наблюдения на мой ноутбук, и не мог даже заставить себя посмотреть на неё. Знал, что увижу. Догадывался, что почти на каждой записи увижу её заплаканное лицо, и не мог этого стерпеть. Не выдержу, сорвусь, позвоню. А мне нельзя этого делать. Пусть лучше она думает, что я умер. Так будет лучше для всех. Время лечит, и когда-нибудь она начнёт новую жизнь. Там, где она сможет наконец-то жить для себя. Так я решил, и никто не осмелился мне противостоять.

Последний день в России, и последний тяжелый разговор. Словно мы поменялись ролями, только сейчас мать Полины стояла, придерживая пояс платья дрожащими руками, а я сидел напротив неё в инвалидном кресле.

****

— Артём, вы, правда, считаете, что я смогу так поступить с собственной дочерью? Она же с ума сошла. Вы хоть представляете как ей больно? Я бы могла вас обмануть, чтобы увидеться с дочкой. Но ради того, что вы для меня сделали, отвечу честно. Я молчать не стану. Ни в Америке, ни здесь. — Я лишь криво усмехнулся. Сейчас даже этого не мог сделать полноценно, так как лицевые мышцы частично потеряли свою чувствительность. Это было ожидаемо. Точнее нет, изначально я не рассчитывал на такой поворот разговора, так как по-прежнему был лишь человеком, оплатившим её лечение. Но, оказывается, Полина рассказала всё матери. И это было определённо плохо. Что бы ни говорил отец, я не ожидал, что всё настолько серьёзно. Хотя это ничего не меняет. Абсолютно.

— Ольга Юрьевна. Помните наш первый разговор?

— Конечно. — Кивнула, и нахмурилась, видимо пытаясь понять, в какую логическую ловушку пытаюсь её загнать.

— Вы тогда сказали, что вам плевать на тот небольшой шанс, что вы не сможете выжить после операции. Вам было жаль свою дочь, что ей приходится проводить юность с калекой, лишать себя нормального общения. Помните? Вы сказали, что если не выйдет, то лучше вам вообще не жить. Лучше, если Полина освободится. В отличие от вас, мне нет необходимости умирать на самом деле. Достаточно ей лишь сказать об этом. И она освободится, не будет мучиться рядом с калекой из чувства жалости. Так будет лучше для всех нас.