Мой чужой ребенок

- Ужин скоро принесут, я сделала заказ в номер, — говорит она. — Но я накормила Аришку фруктовым пюре сразу после пробуждения. Смесь Люба ей дает обычно перед сном ночью, так что я подумала, что можно перекусить на ужин еще и супом.

- Мой пирожочек никогда не отказывается от еды, да? — улыбаюсь я, целуя дочь в пухлую щечку.

Она озорно ухмыляется, как маленький чертенок, и тычет пальцами в мой подбородок, заросший щетиной.

- Папочка колется, малыш?

Ариша обожает трепать меня за щеки, когда я колючий, к чему и приступает немедленно, то хлопая по моей коже ладошками, то просто теребя ее пальцами. Маря смотрит на ее проделки с нежной улыбкой без капельки фальши, что не может не действовать на меня, ведь эти эмоции направлены на мою дочь.

Скоро прибывает их ужин и я велю Маре спокойно есть свою рыбу, а то она порывается первой накормить Аришу.

- Да ладно тебе, Марина, доверь мне накормить своего ребенка! — подшучиваю над ней. — Клянусь, я уже делал это раньше! Как видишь, Аришка до сих пор жива и здорова.

Мариша очаровательно краснеет, а потом садится за стол и приступает к еде. Я же усаживаю дочку в детский стульчик и надев слюнявчик, пытаюсь максимально аккуратно накормить ее овощным супчиком, что не слишком удается, потому что после первых жадных глотков, она запускает в тарелку ручку прежде, чем я успеваю ее перехватить.

- Нельзя, Арина! — строго говорю ей. — Что мы говорили о поведении за едой?

У нее тут же трогательно дрожит нижняя губка, а большие голубые глазки наполняются слезами. Малышка издает обиженный рев и я сразу же таю, как лед на солнце. Тряпка, одним словом. Вот и воспитывай дочку в строгости!

Подхватываю ее на руки, и наплевав на грязный слюнявчик и платье под ним, прижимаю к своей груди.

- Ну, все-все. Не плачь, малыш, — воркую над ней, покачивая из стороны в сторону. — Не злись на папу, ладно? Ты же должна понимать, что так делать нельзя. Ты же у меня уже большая девочка. Тетю Любу, значит, слушаешься, а с папочкой хулиганишь? Так не пойдет, Ариша. Ну, все, перестань. Не плачь, пирожочек!

Она постепенно успокаивается, глядя на меня с обидой на покрасневшем личике, которое я беспорядочно осыпаю поцелуями, пока дочка не начинает смеяться и извиваться у меня на руках.

Убедившись, что Ариша успокоилась, снова сажаю ее в стульчик и смотрю на свою грязную футболку. В голову, вдруг, приходит мысль немного пошалить. Не обращая внимания на молчавшую до сих пор Марю, стягиваю с себя футболку и кидаю на пол. Мне есть чем похвастать, в форме себя держу, даже более чем, вот и проверю ее реакцию на свою наготу.

Снова взявшись за ложку, смотрю исподтишка на девушку и не могу сдержать ухмылку, при виде ярко-красных щек. Маришка, моя прелесть, кусает свои сочные губы и смотрит в тарелку, явно смущенная и взбудораженная моим видом. Отправляю в рот дочки очередную ложку супа и снова бросив взгляд на Марю, вижу, что она украдкой смотрит на меня, но тут же отводит взгляд, поняв, что я заметил.

- Я не смущаю тебя, Марина? — не могу сдержаться, чтобы не подразнить ее.

- Нет, Станислав Сергеевич, — тихо отвечает она.

- Извини, не подумал о твоем присутствии. Не могу терпеть на себе грязную одежду.

Она ничего не отвечает, опустив глаза в тарелку.

Когда Ариша наедается — слишком быстро на мой взгляд — я понимаю, что пора ее купать. Снова беру дочь на руки и поворачиваюсь к Маре.

- Надо искупать эту грязнулю. А потом, я хотел бы обсудить изменения в моем графике.

- Хорошо, Станислав Сергеевич, — все еще не встречаясь со мной взглядом, говорит моя ассистентка. — Я захвачу планшет и буду ждать Вас в гостиной.

Остаток вечера проходит не так интересно. После внесения изменений в мой график, Маря быстро уходит к себе, а я остаюсь в гостиной с Аришкой. Правда, во время кормления Мариша выходит и настаивает на том, чтобы приготовить бутылочку. Я позволяю ей покормить дочь, но после того, как малышка засыпает на диване, девушка снова поспешно ретируется, явно избегая моего общества.

А вот ночью, когда, уложив ребенка, я зарываюсь лицом в свою подушку, в ноздри бьет мой любимый аромат — запах моей Мари. Из груди тут же вырывается болезненный стон, потому что тело реагирует моментально, на чистых инстинктах. Я обнимаю эту чертову подушку, понимая, что днем на ней лежала она — моя неприступная любимая. Представляю, что держу в своих объятиях ее, а не предмет постельного белья, и эти мысли доводят до того, что приходится идти в ванную — снимать напряжение. Но несмотря на неудобную реакцию, я определенно запрещу горничным менять свое постельное белье, пока мы отсюда не выедем. Хочу сохранить при себе хотя бы ее запах, потому что, судя по поведению Маришки, сдаваться мне она пока не готова.

Марина