Мой бывший муж

– Ладно, – улыбнулся я. – Чего не сделаешь ради всяких пассе и шпагатов.

– Она еще вечером заставит тебя стопы тянуть! – звонко прыснула Катя.

– Ой нет! – боже упаси! У меня не дочь, а Гитлер в юбке, когда тренера из себя строит. – Кать, мне уехать нужно будет в семь. Очень важная встреча за ужином.

– Хорошо, Полонский, отработаешь семейные часы в пятницу.

– Ночью отработаю, – пообещал, но, скорее, себе, чем ей. Мне срочно нужно трахнуть жену и желательно в особо изощренной форме. Чтобы взрыв, фейерверк, искры посыпались. Чтобы накрыло по новой. Чтобы отпустила страсть запретная.

– Целую, Дим.

– Целую…

Я поднялся и вышел из кабинета. На объект нужно съездить. Хорошо, что не все стройки такие, замороченные как Пресня. И не везде на поклон в жилищное ведомство идти нужно. Опасный экземпляр там председательствует.

К Лужникам подъехал, немного опаздывая. В пробке на Кольце постоять пришлось. Припарковался и на всякий случай роскошный букет красных роз, крупных, сочных, в багажник переложил. Мне Вику еще раз с праздником поздравить нужно. Хотел выбрать что-то менее говорящее, но запарила эта двусмысленность. Я хочу ее. Меня желание неудовлетворенное сжигает. Терзает тело и душу мутит. Мне утолить его нужно, или хотя бы сублимировать во что-то. Я не мог прийти в ресторан с елдой в руках, чтобы увидела до чего довела. Тоньше, деликатней быть нужно.

Поднялся наверх, кивая родителям, которых помнил весьма смутно. Вон та женщина в брючном костюме вроде мама Таси, подружки Веронички нашей.

– Привет, – я сел рядом с женой, убрав элегантную сумочку с логотипом «Chloé», которая за мной место застолбила, – прости, опоздал. Поздно выехал с объекта.

– Да ты не пропустил ничего. Только начали, – и пальцем по щеке провела: – Спасибо за цветы.

Я слабо улыбнулся и обратил взгляд вниз. Нике помахал и на каждое движение, поворот, прыжок громко хлопал и пальцы вверх поднимал. Дочка была в восторге и выполняла элементы чисто.

Пока внизу юные гимнастки воду пили, огляделся коротко. В основном мамы пришли, но и папы присутствовали. В основном менеджеры среднего звена, но и парочка топов имеется. Но явно не из моего круга, не знаю никакого. Значит, по бизнесу не пересекались. Ну а бабы обычные, ничего особенного. Я на Катю посмотрел и залюбовался: она реально самая красивая женщина, и папаши со мной согласны, вон, слюни пускают, пока жены за детьми наблюдают.

Шерстяное платье грубой вязки модного нынче пудрового оттенка приятно глазу лежало на высокой груди и ноги бесконечные в кокетливых сапожках открывало весьма провокационно. У Кати были роскошные белокурые волосы: густые, длинные, естественные. Они сейчас заплетены в небрежную косу и лежали на плече, кокетливой волной красивое лицо обрамляли. Я не шутил, восхваляя красоту жены: скульптурно вылепленные скулы, губы пухлые, идеальная кожа и главное украшение – глаза. Бархатно-черные с искринками летней ночи и ресницами пушистыми. Потрясающая. Такая, что дыхание захватывало, а я смотрел и о другой думал. Не жену хотел в объятиях сжать, телом к телу обнаженному прижаться, ворваться яростно в тугое лоно… Блядь. Несет меня, пиздец как несет.

На дочь смотрю, радуюсь успехам. Такая красавица и умница, а внутри гаденькое чувство, заставляющее минуты считать и на часы смотреть. Не опоздать бы в ресторан. Это ведь не свидание, так, деловой ужин. И противно от собственной лжи стало.

– Уже идти нужно? – Катя заметила, что с «Ролексом» своим играю.

– Нет еще, – и за руку взял, пальцы прохладные сжал. Тонкие, длинные, изящные. На них четыре кольца и одно самое главное, то, которое надел, поклявшись в любви и верности. Я крепче стиснул ладонь. Катя повернулась и, нежно улыбнувшись, переплела наши пальцы. Я держался за нее, цеплялся, как утопающий за спасательный круг. Спаси меня, Катя, спаси! Пусть ее образ, вкус, запах, улыбка обворожительницы удержит от соблазна. Напомнит, кто главная женщина в моей жизни. Кто любимая.

А кто? Кто?!

Я хотел остаться прежним, но буквально физически ощущал, как наше время сквозь пальцы утекает. Стылой водой и слезами отчаяния через стиснутые ладони сочится. Меня рвало изнутри, корежило, ломало. Инвалидом делало.

– Кать, мне пора, – и поцеловал в висок. – Скажи Нике, что я люблю ее и она умничка.

– А меня? – тихо спросила. Вероятно, не хотела, чтобы наше сюсюканье услышали, а казалось, что сомневается. Чувствует зыбкость нашего счастья. Катя ведь сразу ощутила, но я не признался, наоборот, убеждал в обратном.

– И тебя, конечно же, – я не врал. Я ведь не врал?

В дверях все-таки обернулся. На нее взглянул. Катя смотрела вниз на юных дарований, не провожала меня взглядом. Красивая, легкая, безмятежная. Обернись, любимая, обернись. Почувствуй мое смятение. Поверь чутью, а не моим словам.

Дожидаться действия своего призыва не стал. Знал ведь, что не отступлю, не смогу остаться. И я ушел. Проиграл в битве добра со злом. Яркий силуэт манил, а вокруг вязкая и мутная темнота…

Катя